— Да он на вече-то и внимания не обращает, как будто и нет его совсем, — толковали и в самом Новгороде, и в родах.
— Верно, что знать его не хочет!
Но и это вскоре обратилось в пользу Рюрика.
— Одно слово — князь, самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! — стали отвечать на замечания о надменности князя пред вечем.
— А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.
— Верно, что один, у самого колокола!
— Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голосу подать не смели…
— Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!
— На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!
Этим заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было…
Но наибольшее впечатление произвел поклон Рюрика собравшимся, а затем и то, что произошло после этого поклона…
В пояс поклонился князь своему народу.
— Роды приильменские, — сказал он, — к вам обращаюсь я со своей речью… Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне, ни я, ни преемники мои не разделят данной вами же власти… Только единой властью силен будет народ славянский, только в ней одной его могущество, поколебать которое ничто не может… Да исчезнет с приходом моим рознь между вами, и да будете вы все, как один, а один — как все… Сплоченные, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков…
— Что он говорит-то такое, как это все что один?
— Что же, и в родах наших старшего не будет?
— Вот это совсем непорядок! — загалдело вече.
— Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!
— Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему… К нему только на суд идти будем.
— Пусть нас на войну водит да от врагов со своей дружиной обороняет, вот его дело…
— А в роды мы его не пустим!
— Не по нашему — так и ссадим… Не таких выпроваживали.
— Сам Гостомысл нас уважал!..
Вече забурлило… Может быть, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.
Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.
Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу…
В тот же миг сотня вооруженных дружинников бросились туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, врезались они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были перевязаны и подведены к помосту, где их ожидал Рюрик.
Их было около десяти.
— Чего вы хотите? Чего вам надо? — возвысив голос, спросил Рюрик. — Или вы не желаете подчиняться моей власти?
— Ничего, батюшка князь, так мы это, спроста, — нашел в себе силы наконец проговорить один из них.
— Чего им! Известно чего! — загудело вече. — Думают они, что как прежде горланить можно… Теперь ведь князь, а не посадник…
— Так слушайте же вы все! — крикнул Рюрик. Прошлому более нет возврата… Не будет своевольства в земле славянской — не допущу я до этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.
— Истинно так, батюшка князь, — снова загудело вече, — и нам всем эти буяны надоели… Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое… Накажи их в пример другим.
— Ишь, сразу смуту затевать начали, — неслось со всех сторон, — поучи их, батюшка князь, поучи, чтобы и вперед не поваживались.
Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом смолкло.
— Слушайте вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать свое правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своем, пусть скажут они, что отныне всякий, осмеливающийся с осуждением выступить против князя своего, лютой смерти будет предан, — а теперь я докончу то, что говорить вам начал… Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем — Русью… Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость — моя великокняжеская… Так помните это навсегда…
