Слова Веремида смутили юношу; ему вспомнилось, как он однажды рассказывал Веремиду, что видел девицу на холме Аскольдовом, близ Почайны, и думал, что то была днепровская русалка.
— Вздор молвишь, Веремид, — отвечал он, — ты вот лучше скажи, почему вы все называете меня боярином и никто не скажет мне, кто был мой отец? Я уж спрашивал у Якуна, а он все смеется да говорит, что у меня был только дедушка Омут да бабушка-ведьма.
— Я давно знаю Якуна, — отвечал Веремид, — и хоть он скрытен, но все делает к добру.
— Может быть, может быть; но зачем вы меня зовете боярином?
— Так уж, видно, на роду твоем написано. А кроме того, ведь ты теперь княжеский отрок…
В это время в сторожевую вошел Извой и поздоровался с Руславом и остальными. Он был задумчив.
— Что, соколик, печалишься? — спросил у него Веремид.
— Веселиться нечему, — отвечал он. — Вот уж третью неделю, как тешится князь..
— Ну, и что ж, что тешится?.. Его княжеское дело тешиться… О чем же тужить?
— Негоже так тешиться… князю Владимиру. Я знаю, что потом он будет раскаиваться да скучать. Всему своя мера. Киевские люди тяготятся его отсутствием.
— Не твое дело, Извой; на то его княжеская воля. А вот тебе, соколик, не мешало бы проветриться на Витичевом кургане: чай, тебя там ждут не дождутся, все глазыньки проплакали, ожидаючи.
Извой взглянул на Веремида.
— Почем ты знаешь, что там ждут меня? — спросил он.
— Э, парень! — расхохотался Веремид, — знать, правду сказала колдунья Яруха.
— Что она сказала?
— Что болит твое сердечко по Светланушке; приворожила она молодца.
Извой побледнел.
— Неправда, откуда ей знать?
— На то она и колдунья… Да и я смыслю кое-что в этом. Ведь ты знаешь, что я умею угадывать счастье или горе по полету птицы, по крови и по воде. Всему этому меня научила Яруха, когда я ходил к ней проведывать о своей судьбе.
Но Извой уже не слушал Веремида и, выйдя на двор, сел на коня и помчался к той, которая ждала его. Уже три недели он не мог отлучиться из Предеславина.
В тот же вечер два всадника отъехали от ворот Предиславина и направились по знакомой им тропинке к высокому холму за Киевом, называемому Чертовым бережищем. Взойдя на его вершину, они вошли на небольшой дворик, на котором находилась бревенчатая избушка с небольшими окнами, а подле нее расхаживали два медведя. Здесь жил Якун.
Едва только Веремид и Руслав взошли на двор, как медведи подошли к Руславу и начали ласкаться. Якун был дома, и Веремид, сказав ему несколько слов, уехал, а Руслав остался. Проговорив с ним целую ночь, он все-таки ничего не узнал и вернулся грустный домой.
Проезжая мимо Почайны, юноша заметил какую-то молодую девушку, которая, увидев его, скрылась в лесу. Он хотел бежать за ней, но было уже поздно, так как красавица исчезла. Он намеревался уже уехать, как вдруг заметил что-то на земле; он слез с коня и поднял: то был узорчатый пояс, который он невольно поднес к губам и поцеловал, а затем спрятал его за пазуху. Затем он потихоньку поехал по берегу Почайны. Вдруг вдали показался какой-то человек, громко певший песню:
Бесприютный был детинушка,
Родной матушки не видывал
И о батюшке не слыхивал,
На чужих руках был выношен.
Злою долею был выхолен.
Расступись ты, мать сыра земля,
И прикрой собой сиротинушку.
Или дай ему ты княжий стол,
Чтоб княжил он, как Владимир-князь.
— Здорово, господин честной! — сказал Руславу прохожий, снимая шапку, опушенную барсучьим мехом. — Куда твой путь лежит?
— Здорово, — отвечал юноша. — Ну, и голосина же у тебя… Куда идешь, молодец?
— Иду к бабушке Ярухе, что за Чертовым бережищем живет, в ступе ездит, пестом погоняет да помелом след заметает.
— Для чего понадобилась тебе эта ведьма?
— Эх, родимый, кому она не понадобится!.. Она все знает: и получить, и красну девицу приворожить, и на огне погадать, да и травки любовной дать. А ты, чай, знаешь ее?
— Нет, не знаю, да слыхивал: дедушка Якун сказывал.
— Дедушка Якун, что в Чертовом бережище?..
— Точно.
— Да ты, честной господин, кто будешь?..
— Не знаю, родимый…
— Не знаешь?.. Аль у тебя нет ни отца, ни матери?
— Знать, нет! — отвечал юноша.
— Эк, поторопились они оставить такого красавца одного… Чай, тебе не больше двадцати годков?
