Ребенок рос среди дубрав, не видя своей матери. Ни дождь, ни холод, ни зимние морозы, ни вьюги не страшны были для малютки. Его колыбелька качалась на дубовых сучьях, кормили его ветер да солнце, и он рос не по дням, а по часам.
Однажды по лесу проходил один из лесных сторожей, который жил в глуши за Чертовым бережищем, не опасаясь соседства нечистой силы. Каждый месяц дедушка Якун приходил в княжескую житницу за получением своего пайка. Знавшие его спрашивали:
— Ну, что, дедушка Якун, деется на Чертовом бережище?
— Ничего, — отвечал он. — Нечистая сила живет себе смирнехонько.
И вот однажды, проходя берегом со своими медведями, ходившими за ним, как собаки, Якун услышал какие-то звуки. Он остановился, медведи заворчали. Кто-то плакал. Якун подошел ко впадине, защищенной навесом густых дубовых ветвей, на одной из которых висела колыбелька, и в ней лежал спеленатый ребенок. Жаль стало Якуну малютки: он подошел к колыбели. Увидев Якуна, ребенок протянул к нему руки; Якун хотел его взять, но в это время одна из ветвей согнулась и так хлестнула Якуна по рукам, что он отскочил.
— Пропадай ты пропадом и не уродись на тебе желудя! — крикнул Якун.
Ребенок засмеялся и снова потянулся к нему. Якун отстранил ветку и опять протянул руки к ребенку, но в это время другая ветка еще сильнее ударила его.
— Провались ты, вражий сын! — выругался Якун и отошел от колыбели, а затем, постояв, побрел домой. — Вишь, ты, окаянный, как ударил: руки вспухли, — проворчал он, придя в свою лачугу в лесу, на холме, окруженном болотом.
На другой день он снова пошел на Чертово бережище. Пройдя немного, он сел отдохнуть, как вдруг к нему подбегает мальчик лет пяти, в красной сорочке и в сафьяновых сапожках.
— Помоги мне, дедушка, бабочку поймать! — крикнул ребенок. Якун поймал бабочку и отдал малютке.
— Спасибо, дедушка, — поблагодарил ребенок. — Как тебя зовут?
— Дедушка Якун.
— А моего дедушку зовут Омутом.
Якун удивился, зная, что на Чертовом бережище действительно есть омут.
— А бабушку как зовут? — спросил он.
— Не знаю.
— А где она?
— Постой, я сейчас приведу ее. Ау! — крикнул мальчик.
— Ау! — отозвалось где-то далеко.
— Дома нет, — сказал ребенок.
— Да где твой дом?
— Вот здесь, под дубом.
— Бедный! — пожалел Якун. — А в дождь да в снег и морозы где ты живешь?
— Тут же, под дубом.
— Бедный, — повторил дедушка. — Чай, у тебя ножки отморожены и застыл ты весь.
— Нет, дедушка, мне тепло: я и зимой играю на этой лужайке и не боюсь ни «хмары», ни ливня, ни дождя.
— А где ж твой дедушка и какой он собой?
— О, он не такой, как ты: у него длинная борода и огненные глаза, и он ездит верхом на покойниках; все его боятся, а он боится только одного кочета, с которым я люблю играть, да он не позволяет.
— Чем же ты питаешься, милый?
— Бабушка кормит ветром…
В это время ветер засвистел.
— Вот моя пища. — И мальчик разинул рот. — Но я не люблю этой пищи… Дай хлебца, что у тебя за пазухой…
Якун пошарил за пазухой. Действительно, у него оказался хлеб, который он прихватил с собой. Он отломил кусок и дал мальчишке.
— Ах, какой вкусный; не хочу больше ветра, хочу к тебе.
— Пойдем, пойдем; я поведу тебя в Киев.
Но в это время вихрь засвистел и мальчик исчез.
— Сгинь ты грозницею! — прошептал Якун и поторопился уйти с этого места, проклиная нечистую силу.
На третий день Якун пошел в противоположную сторону, но какая-то сила влекла его по Чертовому бережищу, которого он начал бояться, и даже его медведи неохотно шли за ним.
— Дедушка Якун! — вдруг раздалось вдали. — Принес хлеба? Я хлебца хочу… Ты совсем забыл меня… Вишь, насколько я вырос, пока ты шел.
Якун взглянул и вдруг увидел перед собою отрока в красивом кафтанчике и опушенной мехом шапочке, из-под которой рассыпались по плечам золотистые кудри.
— Да ведь я тебя видел только вчера, а ты вдруг вырос, поди, пяди на четыре.
— Вчерась! Да что ты, дедушка!.. Ты уж кои веки не был у меня. — А принес хлебца?
Якун подал ему.
— Ну, вот тебе за это! — сказал отрок и, подбежав к холму, начал рыть песок, откуда вырыл целую кадь золота. — Бери, дедушка: это тебе за хлеб.
Якун удивился.
