Велемир призвал нескольких жрецов и приказал самым тщательным образом обыскать еще раз весь лес.
«Хорошо еще, что Вадим такую сказку придумал, а то бы мне да и всем нам плохо было бы… Володислав — старейшина богатый, вся Перынь чуть ли не одними его жертвами держится… Как казнить его сына? Ведь он всех нас сокрушить мог… Весь род его слепо ему повинуется, и Перынь разнесли бы, если бы он приказал только… А не казнить Вадима нельзя было бы, если бы он такого рассказа не придумал… Тогда другие бы роды поднялись и тоже нам не лучше было бы… Слава нашего Перуна пошатнулась бы, а вместе с тем и нам, жрецам, нечего было бы делать… И Избора жаль… все-таки он Гостомыслу племянник, и хотя не велик человек, посадник буйного Новгорода, а все-таки и с ним ссориться нельзя, и у него свои приверженцы есть… Впрочем, с Избором все уже кончено… Жалей не жалей, а его к жизни не вернешь… Кто с ним так покончил, все равно, Вадим ли, или тот, кого он за волхва принял, все равно теперь надо подумать, как Гостомыслу горестную весть сообщить».
Велемир приказал уведомить новгородского посадника о несчастий с его племянником.
Весть о гибели Избора, однако, опередила посланного. Когда он явился в Новгород, там все уже знали о случившемся.
Знал об этом и Гостомысл.
Он любил Избора, но был настолько умен, что не дал посланному заметить волновавших его чувств.
Тот передавал рассказ о гибели Избора и о чудесном спасении Вадима от ужасного вновь появившегося в Перынском лесу, свирепого волхва, украшая его подробностями, отчасти внушенными ему Велемиром, отчасти и выдуманными во время дороги от Перынского холма до Новгорода. Фантазия у посланца была богатая, и он так разошелся, что Избор уже оказался прямо так-таки поглощенным на глазах служителей Перуна свирепым волхвом… Гостомысл сразу не поверил тому, что сообщили ему о гибели его племянника.
— Это все жрецы с Перыни народ мутят, — сказал он, выслушав известие, — ну какой там в самом деле волхв появиться мог, просто они схватили Избора, и, если я не поспешу к нему на помощь, они убьют его!
Он приказал подавать ладью и, быстро собравшись, выехал из Новгорода вверх по Волхову, в то место, где близ истока на высоком холме стоял идол Перуна.
Наступала уже ночь, когда он добрался до Перыни. Здесь он к большой досаде своей узнал, что жрец Велемир вместе с Вадимом и несколькими жрецами уехали в Володиславов род.
Гостомысл стал расспрашивать служителей и рабов Велемира о своем племяннике. Все они в один голос подтвердили ему рассказ, которому он было не поверил.
Один из младших жрецов, знавший хорошо Избора, сказал ему, что узнал окровавленную одежду его племянника. Рассказ передавали с такими подробностями, что в гибели Избора сомнения быть не могло…
Гостомысл, опечаленный, вышел из жилья жрецов, направляясь к пристани, где ждала его ладья.
Двое жрецов провожали новгородского старейшину.
Оба они глубоко сочувствовали ему.
Вдруг в нескольких шагах от ладьи какой-то человек подошел к Гостомыслу. Гостомысл отшатнулся было, но подошедший быстро прошептал что-то, заставившее старейшину вздрогнуть. Сопровождавшие его жрецы заметили человека около старейшины и, думая, что ему грозит опасность, кинулись на помощь. Но когда они подбежали, человек этот уже исчез.
В род Володиславов известие обо всем происшедшем с Вадимом пришло прежде, чем юноша успел вернуться под родимый кров. Слова жреца, явившегося сюда по приказанию Велемира, произвели смятение. Из всех хижин высыпали люди. Мужчины, которые не были на озере или на охоте, побросали чинить невода, готовить стрелы и толпой собрались около хором Володислава, куда прошел посланный Велемира. Женщины сбежались сюда еще раньше, обсуждая на разные лады произошедшее.
Тем временем в хоромах жрец, перед которым уже поставлено было обильное угощение, рассказывал обо всем матери Вадима. Сам старый Володислав, серьезный и важный, сидел на гладко оструганной лавке, второй раз слушая с большим вниманием жреца.
Богумила, мать Вадима, плакала от изумления.
— Один он, один из семерых остался, — говорила она сквозь слезы, — шестерых уже нет, одного медведь заломал, двух злые люди загубили, трое без вести пропали, он только, соколик мой, надежда моя, остался.
