Опять наступило молчание.
– Во всяком случае, и думать нечего рассматривать новый вариант до торгов, – заключил Елецкий, останавливаясь перед Татищевым. Последний поднялся и начал откланиваться.
– До свидания. После торгов я дам знать.
У Татищева вертелось в голове сказать Елецкому, с какой целью Кольцов торопился поспеть до торгов со своими вариантами, но он подумал, что это бесполезно и только вызовет новую бурю.
Татищев вышел в приемную с чувством школьника, хотя и получившего незаслуженную головомойку, но утешенного тем, что пострадал не за себя, а за Кольцова. Мысль, что на три дня он совершенно свободен, привела его в веселое настроение.
Через ряд комнат он направился в техническое отделение проведать товарищей.
В чертежной он столкнулся с начальником технического отделения, пожилым уже инженером, Иваном Осиповичем Залеским.
Залеский слыл за тонкого дипломата, но, в сущности, был добрый человек. Девиз его по службе был: «Моя хата с краю, ничего не знаю».
– Павел Михайлович, – радушно поздоровался Залеский с Татищевым. – Сколько лет, сколько зим… Что Кольцов?
– Ничего, вариант прислал, кланяется.
– Опять? – спросил Залеский и весело рассмеялся.
– Николай Павлович недоволен.
– А вы уж виделись с ним. Недоволен? – встрево-женно спросил Залеский и, не дожидаясь, сказал:
– Да, знаете, у него много неприятностей по поводу изысканий. Дорого стоят.
– Но что же делать? – на этот раз смело спросил Татищев. – Ведь это гроши по сравнению с той пользой, какую они приносят.
– Конечно, – согласился Залеский. – Ну, что, надолго к нам?
– В отпуск хочу.
– Может, жениться?
– Куда тут жениться, – махнул рукой Татищев и рассмеялся.
Залеский тоже рассмеялся и пошел в свой кабинет. А Татищев поворотил направо, прошел коридор и очутился в большой комнате.
Там сидело за отдельным столом три инженера.
– Павел Михайлович! – раздались приветствия на разные голоса.
Татищев поспешно здоровался, его широкое лицо сияло добродушием и весельем. Окончив, он сел на табурет и, ни к кому особенно не обращаясь, начал:
– Ну, и вздули меня. «Опять варианты! – говорил он, представляя Елецкого, – вы что же, хотите, чтоб нас совсем вон прогнали?» – и Татищев покатился со смеху. Припадок смеха, по обыкновению, продолжался у Татищева довольно долго. Он умолкал, потом опять начинал.
Вельский, Дубровин и Денисов сначала с недоумением смотрели на него, но кончили тем, что и сами начали смеяться.
– Да будет! – остановился наконец Вельский. – Говорите толком, в чем дело?
– Да вариант привез, – едва мог проговорить Татищев и залился новым смехом.
На этот раз дружный хохот четырех здоровых молодых голосов слился чуть ли не в рев.
Татищев кое-как, наконец, рассказал про вариант и про прием Елецкого.
– Большой вариант? – спросил Вельский.
– Тысяч шестьсот сбережения. Вельский только свистнул.
– Молодец Кольцов, – горячо сказал Дубровин.
– Молодчина! – подтвердил Денисов.
Вельский, нервный и раздражительный, занимавший должность старшего инженера в техническом отделении, разразился ругательствами:
– А, скоты! Вариант в шестьсот тысяч, и чуть не с площадной бранью встречают. Подлая казенщина!
– Это, батюшка, еще цветочки, – сказал Дубровин. – Попомните меня, кончат тем, что выгонят Кольцова.
– Ну, положим, не посмеют, – задорно ответил Вельский.
– Именно, что не посмеют, – расхохотался Дубровин.
– Понятно, не посмеют, – рассердился Вельский. – Общественное мнение не позволит.
– Ну, еще что? – насмешливо спросил Дубровин.
– Случись что-нибудь подобное, и никто из порядочных не захочет оставаться у них. Вы останетесь?
– Это другой вопрос, батюшка. Не мы там с вами сила. Мы уйдем, другие явятся.
– Не явятся, не то время.
– Да, испугаете вы их, – ответил Дубровин.
Денисов молча слушал и, когда спор кончился, спокойно проговорил:
– Конечно, уйдем, если б прогнали Кольцова, только этого не будет. Елька посердится и примет вариант.
– А я убежден, что не примет, – возразил Дубровин.
– Не примет, – согласился Татищев.
– Примет, – сказал Вельский, – Кольцов настоит. Вариант с вами?
Татищев принес вариант.
Компания начала внимательно его рассматривать. Каждый делал свои замечания, поднялся спор, который чуть было не кончился ссорой между Дубровиным и Вельским.
