Подумал об институте, как о чем-то очень далеком в прошлом. Мир словно замкнулся этой комнатой, где сновали чужие, враждебные люди, за стенами же словно пустота образовалась и отделила его от всего прочего, потускневшего, помельчавшего, ставшего чужим. Из окон доносился шум уличного движения, но воспринимался, как падающая звезда, без всякого отношения к нему, Константину, тоже не то уже не живущему, не то спящему, не то бредившему наяву… Взглянул на часы. Захотелось их остановить. Но остановить нельзя. Пружина должна раскрутиться до конца. Подумал — разбить? Бравада! Вспомнил, что у Коли часов не было. Он надоедал, спрашивая время. А в столе лежали еще одни часы — подарок отцовского друга-сослуживца. Стыдно стало. Да! Ему было бы совсем спокойно, если бы не это ощущение стыда, что возникало с каждым воспоминанием. Подло жил? Может быть, не подло — легкомысленно! Как канарейка!
— Отвечать надо, когда спрашивают! — раздался над ухом грубый голос.
— Слушаю вас, — спокойно ответил он.
— Документы где? Паспорт?
Константин пытался сосредоточиться, вспомнить, где может быть паспорт.
— Под вазой, наверное…
Он, забывшись, поднялся, чтобы достать…
— Сидеть!
Он сел. Улыбнулся:
— Зачем же вы спрашиваете? Если обыск, так ищите!
Старший подошел к нему, сказал тихо:
— Вам бы воздержаться от остроумия. С уголовным кодексом знакомы?
«Причем здесь „уголовный“? — подумал Константин. — Другого-то, наверное, и нет».
— Вы можете сейчас дать показания. Сами написать. Очень советую. В ваших интересах.
«Господи, как пошло!» — подумал он. Усмехнулся:
— Не надо.
— Ваше дело. Подумайте о родителях! Известные люди!
И в это время зазвонил телефон!
Константин даже головы не повернул. Зато все пятеро уставились на него. Тот, старший, подскочил к нему, наклонился, схватил за плечи, зашипел:
— Парень, это твой единственный шанс! Другого не будет! За убийство вышка! Шанс, говорю! Бери трубку, если это твой соучастник, зови сюда, говори — срочно чтоб приехал! Понял! Единственный шанс! Если жить хочешь! Ну!
Он рывком вырвал Константина из кресла, почти потащил к телефону. Константин не сопротивлялся. Он как-то не мог понять, что от него хотят, что ему надо делать. Не мог сосредоточиться… Поднимая трубку, надеялся, что это не Андрей. Но это был Андрей.
— Привет, Костя!
— Здравствуй! — ответил он.
Нос к носу с ним сотрудник. Глаза горят, ноздри раздуты, губы облизывает. Шипит:
— Ну! Ну! Он? Да? Зови, чтоб приехал! Сюда!
Больно сжимает плечо.
— Зови говорю, сукин сын!
«Ишь ястреб! Добычу почуял!» — подумал, глядя на него, Константин и услышал:
— У тебя всё в порядке, Костя?
— В порядке, — ответил он машинально и почувствовал, что краснеет.
— Коля должен был приехать и не приехал. Не знаешь, в чем дело?
— Нет.
Он вдруг стал задыхаться. Стало жарко до невыносимости. На лбу выступил пот, рубашка на спине стала мокрой.
— Ты спал, что ли?
Еще одно «нет» сказал Константин. Все пятеро сотрудников висели над ним.
— Ну, ладно, — продолжал Андрей, — я тебе вечером еще позвоню. Дома будешь?
— Буду.
И вдруг, спохватившись, неестественно громко:
— Подожди… слушай… Я арестован! У меня обыск!
Трубка вылетела из его рук. На запястьях щелкнули наручники. Его протащили через всю комнату и швырнули в кресло. Он больно ударился боком о подлокотник.
— Щенок! Ты подписал себе приговор! — как-то без особой злобы, но не без досады, сказал старший. Константин посмотрел на него и тоже не почувствовал злобы, потому что какая-то небывалая радость вошла в душу и словно вымела из нее всё, что тошнотой стояло там, и голова закружилась, и всё как-то поплыло, не уходя, не исчезая, но будто на сторону свешиваясь, будто на бок сваливаясь, будто опрокидываясь навзничь и в то же время оставаясь неподвижным, беззвучным и бестелесным… Потеха! Он падал в обморок!
