Долго, тоскливо, звучал у меня в ушах его голос, но смысл того что он говорил, был чужд и далек от меня. Внимание мое было поглощено чем-то незримым, что приближалось медленно, ровно, — но что такое подходит ко мне, — я не знал. Это похоже было на длинную анфиладу рамок, без содержания, в конце которой меня ожидало что-то бесцветное и бесформенное, неосязаемое и непонятное, к чему, казалось, нельзя никогда приди — а между тем оно уже было тут!..
Шаги… бряцание сабель… нет сил продолжать рассказ… Светало; но солнце всходило не для меня, а для меня весь мир словно сошелся клином, там, на подмостках.
…В минуту, когда я ступил туда, двор, крыши, небо, люди, толпящиеся вокруг, — все потеряло свой смысл… Что это передо мною — плаха, или порог, через который я должен ступить?.. Иду!.. Прощай, Фаима!
— Прощай, Ионике! — долетел едва внятно издали хорошо знакомый голос…
Тррах!.. Огни запрыгали у меня в глазах и все завертелось волчком…
* * *
Как описать мой ужас, когда, после минуты беспамятства, я почувствовал себя на полу и услышал вокруг голоса… Открываю глаза — над головою ночное небо и звезды… Тело мое на сырой, росистой траве, а голова на чьих-то коленях… Вокруг какие-то люди о чем-то хлопочут, и между ними знакомое лицо рослого офицера, который стоит, наклонясь, надо мною и держит в руке фонарь… С неописанным удивлением я узнал Б**.
Первым и совершенно-невольным моим движением было хватиться рукою за шею, — но шея цела.
— Что это с вами? — спросил сердито-встревоженным голосом Б**. — С каких пор вы тут лежите?
— Который час? — спросил я, припоминая что-то.
Он посмотрел с деловою миною на хронометр.
— Три и 17 минут, по меридиану Пулковской обсерватории.
— А по-здешнему шесть, — добавил я машинально и совершенно бессмысленно.
— Эхе! Да вы кажется бредите?.. Что с вами? Уж не падучая ли?
Я озирался блуждающим взором, в сумме очень довольный чем-то, хотя и не знал еще чем. Мысли мои были в таком разброде, что я не мог ничего взять в толк.
— Вставайте! Пойдемте! Что за дурачество? («дурачество» не принято говорить, когда дело касается коронованных лиц, мелькнуло в моей голове)… И с чего? Если бы пили водку за ужином, я бы право подумал… Но со стакана Марго?.. Да вы знаете ли чем вы рисковали?.. — крикнул он вдруг сердито. — Нянька за вами нужна, — вот что!
Я встал, опираясь на руку сторожа. Ноги и руки мои были, как не свои; но понемногу это прошло и я дошел до квартиры без помощи… Б** заставил меня почти насильно выпить стакан глинтвейну.
Случай этот прошел без последствий для моего здоровья; только я был с неделю задумчив, угрюм, и на меня до сих пор находят, днями, припадки неодолимой тоски. Видение на другой день уже стало бледнеть и, опасаясь совсем забыть его, я старательно записал все что осталось в памяти. Вышла эта тетрадь. Когда я прочел ее Б**, то он решительно отказался верить, чтобы тут было хоть слово правды. «Ну, полноте, — говорил он, то приходя в негодование, то катаясь со смеху, — признайтесь уж лучше просто, что вы это сочинили? Это похоже на вас».
Спорить с неверящим, на стороне которого общее мнение и рутина ученых воззрений, весьма неприятно, так как это вас обращает в мишень самых плоских насмешек. Пришлось отступать и чтобы сделать это прилично, я предложил ему помириться на сон; но он вероятно нашел, что и это дешево.
— Ну, сон, — так сон, — сказал он, — я вам не мешаю записывать сны, хотя это и неприлично для русского офицера, окончившего курс в академии. Пусть будет сон; только как вы хотите меня уверить, чтоб в три часа, — вы спали не долее, — вы могли увидеть так много? Вспомните, вы там служили в почтовом ведомстве и получали жалованье, из которого успели сберечь достаточно на далекое путешествие. Ну как, я вас спрашиваю, поверить, чтобы в такой короткий срок вы успели сберечь так много? Жалованье ведь вы получали помесячно? Сколько же месяцев надо было служить экспедитором, чтобы сберечь на вояж?.. И опять там дальше, еще война: вербовка и обучение нескольких корпусов, — кампания, в которой вы дослужились до главнокомандующего! Скоро уж больно что-то! Черта ли вам когда-нибудь дослужиться до главнокомандующего! Вы вон отбыли целый поход и под Шипкою отличились, а все еще капитан. Королем — скорее, в сказках ведь всякий Иван, от нечего больше делать, становится королем… и прочее.
