— Когда я остался один, — произнес он вдруг, — Я все время молился, не переставая. Может помогло?
Митя громко хмыкнул.
— А я думаю, что помогло. Ты знаешь…
Януш вдруг замолчал на полуслове и вздрогнул так сильно, что качнулась кровать.
Митя удивленно посмотрел на него, напрягшегося, как-то странно вытянувшегося и забывшего закрыть рот, потом проследил за остекленевшим взглядом мальчишки и сам застыл в ужасе.
Из-за блестящей решетки, склонившись к самой земле так низко, что даже прижав щекой реденький кустик травы, на мальчишек смотрела… смотрело какое-то жуткое не похожее ни на зверя, ни на человека существо, смотрело горящими рубиновым светом глазами — огромными, безумными глазами на невероятно бледном, искаженном будто непереносимой мукой лице.
— Ах-х! — произнесло существо, быстро облизнуло ярко-алые губы и вдруг потянулось к решетке длинными тонкими пальцами.
Мальчишки невольно отпрянули, но существо только коснулось блестящего металла и тот час же с яростным шипением отдернуло руку.
Еще раз блеснули рубиновые глаза, громко клацнули острые белые зубы с невероятно длинными клыками и — существо исчезло. Очень быстро и бесшумно. Как призрак.
Еще несколько мгновений мальчишки смотрели в опустевшее окошко, потом обоих одновременно будто по команде сдуло с кровати вниз. Они прижались к стене, так, чтобы их не видно было из окошка. Януш клацал зубами, Митя трясся, как будто в нервном припадке и никак не мог остановить крупную дрожь, бьющую тело словно электрическими разрядами.
— Упы… Упы… — пытался выговорить Януш непослушными губами.
Он схватил Митю за руку, сжал так сильно ледяными пальцами, как только мог, но Митя не почувствовал боли.
— Упы… рица, — наконец произнес он, — Это упырица!!!
Митя от удивления перестал трястись.
— Кто-о? — прошептал он.
— Ты клыки видел?! А когти?! Дурак, ты чего не знаешь, как упыри выглядят?
— Не ори, перебудишь всех! Ты сам дурак, не бывает никаких упырей! Понимаешь — не бывает!
— А кто это, по твоему, был?!
Митя не знал, что ответить. У него не было ответа, даже самого дурацкого предположения не было.
— Это фашистская упырица, Митя! — все еще клацая зубами шептал Януш, — Может они этих упырей разводят, чтобы ночами у нас в городах выпускать?! Чтобы боялись все?!
— А нас привезли сюда, чтобы кормить их, — неожиданно для себя проговорил Митя.
Они с Янушем посмотрели друг на друга и, хотя было так темно, что лиц не различить, они увидели друг друга, и друг в друге — себя, как в зеркале.
И оба поняли, хотя и не поверили еще до конца.
— Ты никому не говори! — глухо сказал Януш.
— Не скажу, — пообещал Митя, потом добавил с мукой, — Все равно никаких упырей не бывает, Януш! Не бывает, я точно знаю! Все это можно объяснить… Как-то можно объяснить! Они проводят эксперименты на людях, может быть… Делают из них что-то такое…
— Делают из людей упырей?! — возмутился Януш, — Людям такое не под силу!
— А кому под силу? — усмехнулся Митя, — Дьяволу, что ли?
Они просидели прижавшись друг к другу и к стене под окошком до самого рассвета, тихо споря по поводу существования упырей и иных подобных ночных тварей. Митя упирался, не желал признавать очевидного и это страшно злило Януша, который в наиболее напряженные моменты пихал оппонента острым локтем в бок. Оппонент не оставался в долгу и пихал его в ответ, начиналась возня, прерывающаяся в конце концов шиканьем друг на друга и примирением. Тогда начинали строиться догадки, одна другой фантастичнее, что же такое задумали немцы, если страшное чудовище вообще их рук дело!
Когда же наступило утро и стали просыпаться другие обитатели бывшего винного погреба, мальчишки разошлись в разные стороны, бледные, серьезные и молчаливые.
Митя свернул свою постель и перенес ее подальше от окошка на одну из свободных еще кроватей почти у самой двери, возле которой воздух был более спертым и пахло уборной, но откуда окошка не было видно совсем! И — что самое важное — его самого не было видно из окошка!
Больше мальчишки не говорили о случившемся той ночью, может быть потому, что так и не пришли к общему мнению относительно жуткого видения, а может быть просто потому, что ночью было слишком страшно вспоминать, а днем — слишком нестрашно. Днем можно было смотреть в окошко, пожимать плечами и уверяться, что не было никой упырицы, что привиделось и придумалось все, а ночью залезать под одеяло с головой и дрожать, уговаривая себя, что через решетку с серебряными прутьями никакая упырица не заберется, не зря ведь она руку отдернула, словно обжег ее белый металл!
