— Я люблю тебя, Элис, — мой шепот коснулся ее ушей гиацинтовым бархатом. Кажется, теперь — все. — Вперед!
И в следующий миг из-за угла вырвались две воздушные торпеды с горящими глазами, изрыгая в коридор свинец и пламя.
Время остановилось. Мы летели, мы плыли в упругих воздушных коконах, откликнувшаяся на наш зов тьма закручивалась вокруг нас, стремясь укрыть, защитить свои порождения — а впереди расцветали кровавыми астрами человеческие лица, и плясали свой танец смерти огненные птицы на дульных срезах устремленных на нас стволов. Смерть была рядом, вокруг, впереди и позади нас, мы сами были смертью и одновременно — ее мишенью, мы купались в смерти — и внезапно я ощутил какое-то безумное упоение; даже не азарт, не веселую ярость — хотя и это тоже…
Нет! Не так. Это было сродни тому жуткому и гибельному наслаждению, которое я испытал, когда отдавал свою жизнь Генриху!
«Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю…»
Фотовспышка. Знакомое лицо. Перекошенное, забрызганное чужой кровью — но я все равно узнал его!
«С вами говорит лейтенант Джон Полянски…»
Я обещал вернуться, лейтенант. Помнишь? А я привык выполнять свои обещания!
Ну-ка, как ты стреляешь левой, лейтенант? Хреново! Я так и думал.
Левая рука лейтенанта повисает окровавленной тряпкой. А правую я ему продырявил еще вчера. Что, убежать решил? Не выйдет! Штанина брызгает алым, Полянски с криком валится на пол.
— Он твой, капитан! Приятного аппетита!
Ничего нет слаще крови твоего врага! По себе знаю.
А ты куда?! Стоять! Врешь, не уйдешь!
Дверь отливает знакомым тусклым блеском — и она вот-вот захлопнется у меня перед носом. Не выйдет!
Влетаю внутрь в последний момент, жгучая боль пронзает бок, там, где пуля прорвала рубашку — зацепился-таки! Прыжок к запорному механизму. Позади грохочет автоматическая винтовка. Мимо.
Сим-Сим, откройся! Кнопку — до упора. Хорошо хоть ее не додумались из серебра сделать — палец бы до кости прожгло!
Разворот.
Да. Мы попали по адресу.
Я находился в одном из двух отсеков «инкубатора». Рядом возвышались две похожие на надгробия мраморные плиты в серо-черных разводах; в соседнем отсеке — еще две.
На плитах, опутанные уже знакомой мне «сбруей», были распяты вампиры. Вот они, двое несчастных мальчишек, приобщенных Эльвирой. А за перегородкой… я едва смог их узнать! Безумная Нищенка и Виктор!
Их обнаженные тела были покрыты гноящимися язвами, некоторые из которых еще дымились; лица — обезображены до неузнаваемости…
Мальчишкам досталось пока что меньше, но и у одного из них в боку дымилась ужасная рана. Или это его прямо сейчас очередью зацепило? Точно. Вон, и «сбрую» покорежило…
…Два одинаковых высоких ложа. Два тела, наполовину погруженные в прозрачный студень, под пригашенными до поры бестеневыми лампами…
Неужели это и есть — наш сон?!
Или нам снится все то, что происходит сейчас? А на самом деле…
Я медленно обернулся к человеку, который стрелял в меня. Стрелял в меня — а попал в мальчишку. В того самого, что сидел в кресле, там, в подвале.
На человеке был стерильный белый халат и докторская шапочка. Однако в руках он держал не шприц или стетоскоп, а автоматическую винтовку «М-16». Небось, у кого-то из убитых ИНТЕРПОЛовцев позаимствовал — наших-то «АКМами» вооружают. Только вот беда — заело винтовку. Или патроны кончились. «Доктор» лихорадочно дергал затвор, потом поднял на меня глаза и, уронив винтовку, быстро сунул руку в карман халата.
Я слишком поздно понял, что у него там.
Граната!
— Не подходи, упырь! Живым не дамся! Взорву на хрен и тебя, и себя, и все здесь! — он сорвался на визг; по ушам резануло ржавыми зубьями циркулярной пилы.
— А ты мне живым и не нужен, — оскалился я.
— Не подходи! Тут кругом взрывчатка! Вон, видишь ящики? Только сунься ко мне — тут все взлетит!
Ненавижу истериков. Сейчас он был в таком состоянии, что и вправду мог взорвать и себя, и всех нас! Краем глаза я заметил в дверном проеме входящих Эльвиру и капитана с окровавленным лицом — и сделал им предостерегающий знак рукой: не входите, мол!
— Сейчас я выйду отсюда, а на прощанье просто пристрелю тебя. И гори тут огнем вместе с ними всеми, — сказал я как можно более равнодушно.
