Ну вот, а тут даже и плиты нет, железяка торчит кривая, мать ее размать…
— Эй, гробокопатели! — поношенный камзол Арельо мелькнул на гребне холма, и следом за ним начал выползать Вяленый, грызя оставшиеся ногти на покалеченной руке. — Ну как, груз сняли?
— Сняли, сняли, — огрызнулся Слюнь, — и груз сняли, и штаны сняли, ждем давно…
Четыре откаченных в сторону валуна, ранее образовывавшие неправильный ромб, открыли три потрескавшихся плиты и некий предмет, названный Слюнем «кривой железякой» — чем он, собственно, и был.
— Глянь, Удав, — приказал Вером. — Твое время, твоя забота…
Удав скользнул вниз и прошелся вдоль плит, внимательно их разглядывая, потом подозвал Гро и указал на ближнюю к нему, ничем не отличавшуюся от остальных.
— Стань сюда. Топай, — сказал Удав, стряхивая с рубахи Гро налипший песок. — Здесь топай, в центре. И посильнее, с задором. А ты, Слюнь, вон на правой топать будешь. И не волынь, красавчик, а то велю головой биться, она у тебя лучше любого лома…
После подобного напутствия Вяленый присел у железного прута и обеими руками вцепился в его изгиб.
— Давай, ребята, — заорал он, наливаясь кровью, и по жилистым рукам заструились крутые багровые вены. — Давай, топай, Гро, подохнем же ни за грош, если обломится, топай, Слюнь, милый, давай!..
Слюнь бешено скакал по выделенной ему плите, вопя нечленораздельное, маленькая голова Вяленого дергалась и моталась на тощей шее, Гро отплясывал первобытный танец по стертому древнему шрифту; и край каменной доски закряхтел и стал приподниматься.
— Падай, Гро! — неожиданно взвыл Удав и рухнул на спину с оторванным прутом в руках. Резко вздыбившись, плита закачалась и сползла набок, открывая черный смердящий провал. Гро уже валялся в стороне, животом прижимая к спасительной земле свой драгоценный лей.
Взмокший Слюнь подкатился к дыре и глянул на бледного дрожащего Удава.
— Ну и зачем надо было падать? — поинтересовался он. — Слез бы Гро тихо-мирно, оно ж не на него валилось, так нет, мордой в пыль обязательно…
Подошедший Арельо дружески похлопал Слюня по перепачканной физиономии.
— Молодец, кучерявый, хорошо топал, с душой, — улыбнулся Арельо, нагибаясь и запуская руку в открывшийся лаз. Он пошарил там, выпрямился и повернулся к Удаву.
— Тетива сгнила, — сказал Вером. — Потому и не выстрелил. А так все в порядке.
Гро отряхнулся и стал подтягивать колки лея. Слюнь сидел, тупо уставившись в провал.
— Ну ладно, а я-то зачем топал? — спросил Слюнь.
И графство задрожит, когда
Лесной взметая прах,
Из леса вылетит беда
На взмыленных конях.
— Не могу я, Ангмар, боюсь, дико мне, есть уже — и то плохо стала, поперек глотки стоит и вниз не падает, не могу я так, Анг, совсем, совсем…
Толстуха Нола тряслась, как в лихорадке, все ее рыхлое тело колыхалось в беззвучной истерике, и даже крепкая пятерня вислоплечего Ангмара, сжавшая плечо женщины, не могла унять нервной дрожи.
— Да, ладно, лапа, чего ты трепыхаешься? Всего и забот-то — ходи, подмигивай да подглядывай; сама ж говорила — тюхи они, один этот, как его, Вером, так не съест он тебя, тебя съесть — это полк нужен, с выпивкой… Ну, разложит где, так не убудет тебя, да и мужик он видный…
— Видный… Ты хоть думай, Анг, что мелешь… Они вчера как плиту отвалили, так змеюка ихняя с певуном вроде к Фолансу пошли, а главный с этим, с кобельком кучерявым, в дыру полезли. Я поближе подошла, а оттуда смердит, как из труповозки, и сыростью вроде тянет; а потом как загудит трубой: «У-у-у-у!» — и тихо опять, как в могиле. Я — бежать, а ноги ни с места. Гляжу — певун рядом сидит, мурлычет чего-то, а я в ремне игранья его запуталась… Ну, я в вой, а мне пальцы корявые в рот, и ловко так, ты ж глотку мою знаешь, Ангмар, а тут давлюсь — и ни звука! Стихла я, и хватка полегчала; стоит сзади змей их копченый и хихикает: «Будь у тебя уши, говорит, баба ты глупая, башмак разношенный, уши пошире сокровищ твоих женских, так ты б за лигу слышала, как мужики подходят. Гляди, ржет, — а глазищи холодные-холодные, — гляди, заново невинной сделаем, жилами воловьими, что на струны идут: а то нитки на тебе лопаться будут…»
