Я, как и все мои школьные друзья, не помню случая, когда бы Анастасия Прокопьевна повышала на кого-нибудь голос, кричала — такого не бывало. Она никогда не унижала достоинство другого человека.
Нельзя сказать, что мы тогда были этакими кроткими существами. Попадались ребята и девчонки сорви-головы, озорники, склонные к дерзким шалостям и проделкам. Позже, после войны, когда я встретил Анастасию Прокопьевну, она охарактеризовала нас кратко: “Бойкие ребята были, веселые…”
Но мы не позволяли себе вольностей на уроках Анастасии Прокопьевны, слушали ее внимательно, с большим интересом. Словно придерживались народной мудрости: почитай учителя, как родителя. Не из-за страха какого-то, а потому что перед нами был умелый, внутренне организованный, талантливый учитель, человек чистой души. Этого человека отличали врожденная скромность, вежливость, правдивость, ему чужды были разболтанность, ложь, беспринципность. Она болела за каждого из нас, приходила на консультации по просьбе даже одного-двух учеников. Не было случая, чтобы она отказалась от этой дополнительной работы. Не считалась со временем, подолгу объясняла ребятам слабо усвоенный ими материал».
После года работы в Кутулике Валентин Никитич попросил районный отдел образования перевести его с супругой в бурятское село Ныгда, в неполную среднюю школу. Чуть позже в письме, о котором мы еще скажем, он так объяснил эту просьбу: «Я хотел работать в национальной школе, так как интересуюсь преподаванием русского языка в бурятской школе. За многие годы моей практики у меня накопился опыт, который не без успеха использую теперь в своей работе. Опыт мой в свое время был рассмотрен Наркомпросом Бурят-Монгольской республики и одобрен».
Но отдел образования решил по-своему. В Аларской школе уже давно зашкаливали страсти. 1930-е годы, отмеченные массовыми репрессиями, хорошо использовали для сведения счетов с честными людьми карьеристы, приспособленцы, бездари. Село Аларь не было исключением: педагоги школы враждовали друг с другом, используя доносы и сплетни. Кутуликские чиновники направили Валентина Никитича в его родное село исполняющим обязанности завуча школы, вероятно, надеясь, что он утихомирит земляков.
Анастасия Прокопьевна была на сносях. В Алари семья поселилась в школьной квартире. Валентин Никитич, как говорится, разрывался на части: надо было везти жену за 30 километров в родильный дом городка Черемхово, найти няньку для малолетних детей, браться за доклад, который ему поручили сделать на традиционном августовском совещании учителей района.
Сопровождать супругу на машине до роддома пришлось в одну из ночей. Вернувшись из Черемхова, Валентин Никитич спешит дать жене отчет в коротких записках, посылаемых с оказией:
«Дорогая Тася! Живем по-старому. Взяли прислугу. Порекомендовала Горохова. Девица 17 лет, из деревни… 35 рублей в месяц, плюс кофта и юбка на всю зиму. Горохова очень рекомендует.
На всякий случай — не отказывайся совсем от сиделки, которая изъявила желание.
Работаю над докладом. Пурхаюсь, как обычно. Всегда поручают перед самым началом. Не могут заранее. Тема определенная, развернутая, но материалов нет. Высасываю, как всегда, из пальца.
Ну, как твои дела? Еще раз прошу тебя не нервничать, не беспокоиться.
Я уверен, все будет хорошо. И, вероятно, будет разбойник-сын, и боюсь, как бы он не был писателем, так как во сне я все вижу писателей.
Первый раз, когда мы с тобой собирались в ночь выезда, я во сне с самим Львом Николаевичем Толстым искал дробь, и нашли. Ему дали целый мешочек (10 кг), а мне полмешка. Второй раз в Черемхове, ночуя в доме знакомого татарина, я во сне пил водку с Максимом Горьким и целовал его в щетинистую щеку. Боюсь, как бы писатель не родился…
Сны бывают часто наоборот, скорее всего будет просто балбес, каких много на свете. Лишь бы был здоровый — мог бы чувствовать всю соль жизни под солнцем.
Пиши, как что. Если нужно — плюну на доклад и выеду. Сообщи, нужно ли на лошади заехать на квартиру свою, когда поеду за тобой. Валентин».
Девятнадцатого августа у супругов Вампиловых родился сын.
