— Мария почивает. Харрис ей передаст, что мы поехали кататься. — Он оценивающе посмотрел на Эмму, словно видел ее впервые. — Потрясающая шляпка! Но позволь-ка… вот так. — Он поправил слишком завернувшийся с одной стороны край шляпки и улыбнулся. Той прежней улыбкой, которая когда-то заставила восьмилетнюю девочку влюбиться в друга своего брата.
Эмма почувствовала, как земля дрогнула и поплыла у нее под ногами: она так долго не видела его открытой теплой улыбки. Сардонически насмешливый изгиб губ сменился прежним — понимающим и влекущим призывом.
Ладонь Аласдэра скользнула по ее руке, пальцы легонько сжали запястье.
— Мир? — тихо спросил он. — Раньше мы умели ладить лучше, чем в последнее время.
Он впервые упомянул об их последней ужасной встрече, и Эмма испытала облегчение: наконец лед сломан.
— Постараюсь вести себя прилично, — так же тихо прошептала она.
— Прилично? — Он скривил губы. — Придется удовлетвориться этим.
— Мне не так легко это сделать, как кажется. — Эмма говорила это без прежнего пыла. С минуту Аласдэр смотрел на нее, но в его глазах не удалось прочитать, о чем он думал. Потом его пальцы разжались, отпустив запястье Эммы. Он обнял ее за плечи и провел через распахнутую лакеем дверь.
Ливрейный грум Аласдэра, бывший жокей по имени Джемми, при виде девушки расплылся в улыбке.
— Возьмете вожжи, леди Эмма?
— А можно? — Она вопросительно посмотрела на Аласдэра.
— Безусловно, — не моргнув глазом ответил молодой человек и, подсадив девушку на скамейку, извиняющимся тоном добавил: — Но должен предупредить, что правая в паре недолюбливает бродячих собак, пешеходов и вообще всех проезжих. Я пытаюсь отучить ее от этих вредных привычек.
— Тогда я не возьмусь ею править, — заявила девушка. — Очень плохо, если она почувствует чужую руку.
— Я тоже так думаю, — согласился Аласдэр. — Просто не хотел подвергать хоть малейшему сомнению твое умение править.
— Глупости! — Эмма не удержалась и рассмеялась. — Ты прекрасно понимаешь, что в такой ситуации мне лучше не браться за вожжи.
Он искоса посмотрел на нее.
— В последнее время я ни в чем не уверен. Все как-то очень зыбко.
Эмма не ответила, откинулась на спинку сиденья, сложила руки на коленях, всем своим видом показывая, что не намерена поддаваться на провокации.
— Ну, поехали. Джемми, дерни их за головы.
Грум повиновался и неуклюже вскочил на свой насест, когда экипаж уже проезжал мимо.
— Как ревматизм, Джемми? — обернулась к груму Эмма.
— День так, день эдак. Спасибо, леди. — За годы жо-кейства Джемми переломал себе все, что можно, и его сухопарое тело превратилось в сплошную болячку с неправильно сросшимися костями и вывернутыми суставами. Но зато никто лучше Джемми не знал лошадей. Аласдэр заметил бывшего жокея пять лет назад, когда тот побирался на скачках в Ньюмаркете, и, повинуясь импульсу, предложил работу. Грум вознаградил его поступок бесконечной преданностью и постоянными грубоватыми советами, как обращаться с лошадьми. У юного Аласдэра хватило мудрости их слушать. В итоге он прослыл несравненным знатоком, а советы его грума на лету ловили молодые люди всего города.
Импульсы Аласдэра всегда казались чудачествами, но часто диктовались состраданием, что очень удивляло не знавших его людей. Тех, кто принимал его маску — насмешливую ухмылку, острый язык, бесшабашность — за самого Аласдэра.
— Да Бог с ним.
Эмма поняла, что неприлично долго молчала и хмурилась.
— О, я что-то замечталась! — Девушка присмотрелась к упряжке. — А передняя всегда тянет вправо?
— Это из-за лая на псарне. Думает, что проезжаем слишком близко. Такой уж упрямец.
Аласдэр направил экипаж через Стэнхоуп-Гейт в Гайд-парк. Время близилось к пяти — тому самому восхитительному часу, когда каждый уважавший себя человек либо прогуливался, либо катил в коляске, либо, сидя в седле, наслаждался тем, что одновременно созерцает других и выставляет на созерцание себя.
Эмма и Аласдэр тоже незамедлительно сделались предметом всеобщего внимания.
— Почему ты выбрал этот путь? — недоуменно спросила Эмма. — Гайд-парк не по дороге в Таттерсоллз, разве не так?
