Теперь она, конечно, была рада, что годы печального заточения, похоже, кончились, но тем не менее понимала, сколько забот принесет обретенное Эммой богатство. Девушка совершенно не терпела дураков, а ее горячий характер не способствовал сдержанности. Большое состояние и хорошее происхождение давали некоторую свободу: ее не так сковывало мнение приверженцев строгих правил, если она бы вздумала их нарушать. Но пылкий нрав доставил неприятности в первом сезоне еще до скандала с разрывом помолвки.
Вроде тех гонок на каретах с леди Армстронг… От ужасного воспоминания Мария содрогнулась. Тот случай чуть не погубил репутацию Эммы. Или во время вечера музыки и танцев в Рейнлаге. Девушка тогда нарядилась в бриджи, изображая разбойницу. К этой эскападе приложили руку Нед с Аласдэром и сами изрядно порезвились. Да и в других приключениях если и не принимали участия, то явно поощряли Эмму. Оставалось надеяться, что годы научили ее благоразумию. По крайней мере в этом сезоне ни Нед, ни Аласдэр не станут ее подстрекать.
Сумей Мария в этот миг проникнуть в мысли Эммы, с ней случилась бы истерика. Девушка прикидывала, с какими столкнется трудностями, если заведет любовника. Дело должно оставаться в тайне… от всех, кроме, конечно, Аласдэра. До тех пор пока любовники вели себя осмотрительно, общество закрывало на связь глаза, особенно если любовная интрижка каким-то чудом могла перерасти в брак. Их связь с Аласдэром тянулась без намека на скандал до самого внезапного конца.
Но возможно ли, чтобы предполагаемый любовник в дальнейшем стал мужем?
Эмма вошла в спальню, чтобы взять мантилью и перчатки, и почувствовала явное возбуждение — в душе шевельнулась радость. Впервые после того, как она узнала о смерти Неда. Ей было двадцать два года — слишком юный возраст, чтобы добровольно уйти в заточение и превратиться в старую деву. Аласдэр, разрази его гром, оказался прав. Ей было очень трудно существовать без плотской любви, которая постепенно стала необходимой для ее счастья и телесного здоровья. Он научил ее радостям страсти, которые трудно забыть. Но их можно испытать и с другими. И она станет наслаждаться ими опять.
***
Аласдэр приехал на Албемарл-стрит, когда на город уже спустились сумерки. Он выскочил из дилижанса и порывисто взбежал по лестнице. Кранем ждал его возвращения и распахнул дверь, как только нога господина коснулась первой ступеньки.
— Надеюсь, сэр, визит прошел ужасно. — Он принял у Аласдэра шляпу с пушистой бобровой оторочкой и дорожное пальто с капюшоном, на котором тотчас почтительно разгладил складки. Потом быстро покосился на господские сапоги и мрачно кивнул: кто бы ни ухаживал за ними во время путешествия милорда, он не понимал толка в настоящей чистке.
— По большей части скучно, Кранем, — ответил Аласдэр. Он переворошил на столике послания, быстро проглядывая каждое: приглашения, счета, пара запечатанных писем на надушенной бумаге. Одно, на простой бумаге в заклеенном конверте, он сунул в карман и прошел в салон, где за начищенной решеткой камина ярко пылал огонь, а на одноногом столе с мраморной крышкой красовался графин с кларетом.
Он швырнул почту на диван и налил себе бокал вина.
— Сегодня вечером я буду ужинать в «Уайтсе».
— Хорошо, сэр, — кивнул Кранем. — Я распакую ваш саквояж. Осмелюсь предположить, что одежда в печальном состоянии.
— Сомневаюсь, — улыбнулся Аласдэр. — К тому же думаю, что справлюсь и сам.
Столь немыслимое предположение Кранем не удостоил словами. Просто поклонился и вышел.
Улыбка Аласдэра угасла. Последние четыре дня он провел, колеся по Гэмпширу и останавливаясь на чертовски неудобных постоялых дворах, потому что не мог вернуться в Лондон немедля: надо было потянуть время, изображая поездку в Линкольншир. Эмма не оставила бы просчет без внимания. Конечно, она может узнать о его визите от Грэнтли, но Аласдэр считал это маловероятным. Хестер Грэнтли и ее племянницу связывало так мало родственных чувств, что их общение, по всей видимости, сводилось к рождественским поздравлениям. Но если правда все же всплывет, это произойдет тогда, когда его дело будет решено раз и навсегда.
