Она улыбнулась.
— Ну хорошо, — сказал я. — А почему ты не ужилась с этим Стрепетовым? Вот уж и талантливый, и молодой, и красивый — чего тебе еще?..
— Как тебе объяснить… Его окружение — все эти одаренные, умные — собираются и без конца важничают. А ко мне относятся как к плебейке…
— Не понимаю.
— Да дурачье они. Тут и понимать нечего. У них и то и се. И проблемы, и разговоры. А я вроде как куколка…
— Знаешь, Валя, ты слишком тщеславна.
— Может быть, миленький. — Она улыбнулась. — А может, и нет. — Она попыталась стать серьезной. — А главное — я все-таки люблю Павлика.
Я фыркнул:
— Хороша любовь!.. Ну ладно. Значит, вы опять вместе живете?
— Ага.
— И видно, скоро опять разойдетесь?
И тут она внезапно на меня надулась:
— Послушай. Ну зачем думать все время вперед?.. Ты мне неприятное хочешь сказать, да?
Она заговорила о том, как ей «сейчас замечательно». Она уверяла и меня и себя (себя-то больше) в том, что ее, такую нравящуюся и такую обаятельную, все любят. Все без исключения. Даже женщины, улыбнулась она.
— Плохо тебе будет, — сказал я.
— Ну, вот еще!.. Нечего пугать! — Она засмеялась.
Я не мог ей объяснить, я только чувствовал, что ее уносит куда-то в сторону. Уносит все дальше. Так мне казалось. Тогда я ее не понимал. Такая была минута.
Я сказал:
— Я вот понимаю Вику Бурмину. Понимаю Галю Несмеянову… Помнишь Галку?
— Помню.
— И даже Ларису Чубукову понимаю. Они все стараются, живут с семьей или без — но стараются, что-то делают…
— Ну а я не умна.
— Другие тоже не умны, но ведь заняты, живут, а что такое ты? Что такое Валечка Чекина?
— Ну и что она такое?
— А черт знает что… Ты уж прости, что я о таком прописном язык распустил. Но ведь тебе важно что? Поехать на какой-нибудь симпозиум. Пожить в гостинице. Чтоб ковры и вино. И чтоб за тобой поухаживали на каком-нибудь банкете. Какая-то околонаучная дамочка… Разве нет?
— Ну и наплевать, — сказала она. — Миленький, я ведь всего этого не понимаю. Ты вот говоришь, а я даже не знаю, как я со стороны выгляжу.
— А ты знай. Я же не солгу. Я тебе как земляк говорю.
— Только как земляк?
И этот бесенок заглянул мне в самые зрачки.
— Да ну тебя к черту! — сказал я, вставая и уходя в комнату.
— Ну, иди, иди сюда, — засмеялась она. — Дразнить не буду.
Я вернулся и стал опять объяснять ей, как моя землячка Валя Чекина выглядит со стороны.
Она вздохнула и улыбнулась:
— Но ведь это все для меня как-то слишком умно, миленький!
Она заговорила:
— А ведь любовь — это важно. Ты разве не знаешь, что говорил Пушкин?.. Он об этом много говорил: «Пока ты молод…» — и дальше о любви. Что-то замечательное. Я забыла. В общем, стихи такие были.
— Стихи?.. (Когда она рассуждала, это надо было послушать!)
— Нуда, миленький. И очень красивые!
(Это ее «миленький» раздражало меня.)
— Валь, по-моему, ты очень счастлива, когда притворяешься совсем уж дурочкой?
— Ага! — Она звонко рассмеялась. — Ну, пока. Не печалься, миленький! — Она встала и ушла.
Я остался один. Пытаться передать ее обаяние — это, видимо, все-таки невозможно. Смысла нет описывать глаза, руки или жесты.
Прошло три или четыре года. Это если считать от распределения. В эти три года Гущин и стал самым молодым академиком. Тиховаров защитил кандидатскую. Дягилев погиб.
Хромая и некрасивая Женечка Лукова вышла замуж за красавца актера одного из московских театров. Сначала он был в ТЮЗе, где играл Павлика Морозова и иногда Володю Дубинина. Ему было тридцать лет, когда он перешел в театр более высокого ранга: теперь он играл Кречинского. Он действительно был красавец, первый сорт. Ума не приложу, как он разыскал нашу тихонькую хромоножку. Или как она его разыскала. А жили они, так сказать, прекрасно.
Егоровы, то есть Егоров и Надя Цаплина, тоже жили прекрасно. Гущины и Чуриловы жили хорошо. А Гребенниковы, после того как опять сошлись, жили опять же неважно. Все шло своим чередом.
Жили неважно. Но это еще не значит, что они не были счастливы.
Дягилев ушел из института на четвертом курсе. Все колебался, не взять ли отпуск с правом восстановления, но так и не взял. Волокитное дело. Он стал матросом — объездил весь белый свет. Тонул. Болел. Охотился под водой. А в одной из стран Ближнего Востока попал в холеру.
