Живет она — не тужит, по дорогим коврам ходит, в золото, парчу да шелка одевается, на пуховой перине спит. Слуги ей во всем угождают, стол от яств ломится. Но сердце ее давным-давно позабыло, что на свете есть бедняки. Дом стерегут злые собаки, никто не смеет к широким дверям подступиться, горсть муки попросить…
На второй день решила я слетать к твоей средней дочери. И эта живет — лучше не надо. В доме с утра до вечера смех да песни раздаются. У нее столько денег и жемчуга, что она и счет им не знает. Только вот беда: в доме-то веселье, песни, а вокруг люди ходят хмурые, недовольно косятся на их палаты…
Заболело у матери сердце от этих слов, чуть было не сорвалось проклятье с материнских уст, да собралась она с силой, сдержалась. С надеждой в голосе спросила у вороны:
— А что же моя младшенькая? Ты ее видела? Хорошо ли ей живется, моей касатке, в новом гнезде?
Старые вороньи глаза вспыхнули радостным огнем, вот что она рассказала:
— Только сегодня мне удалось повидать ее… Живут они с мужем скромно, домик крохотный. Словно большое солнце, и днем и ночью всех согревает доброе сердце молодой хозяйки. Слава про ее доброту разнеслась по всей округе. Всех-то она привечает, всем помогает. Последним куском хлеба делится с бедняками… И за это все ее любят, желают добра!..
— Да будет она благословенна! — промолвила мать.
Вновь потянулись серые, похожие один на другой дни, по-прежнему раздавалось жужжание веретена, стучал ткацкий станок. Так прошло немало времени. Ничто не нарушало покоя, царившего в ветхом домишке вдовы. Но однажды в дверь постучалась беда: расхворалась старая мать и слегла в постель. Два дня она терпела, не хотела беспокоить детей, но на третий не выдержала, попросила ворону:
— Лети, сестрица, к моим дочерям. Скажи, чтобы приехали. Чует мое сердце: мало мне осталось жить на свете… Хочу перед смертью порадоваться, водицы испить из их рук…
Ворона тотчас улетела.
Сначала полетела к старшей дочери.
Когда старая ворона постучала в окошко, молодая хозяйка сидела на шелковой подушке и натирала мелом два золотых подноса.
— Что случилось? Зачем ты оставила маму одну и прилетела ко мне? — холодно спросила она, выглянув в окно.
— Мать твоя лежит на смертном одре, — тихо сказала ворона. — Просит тебя приехать: водицы подашь напиться, порадуешь материнское сердце перед смертью.
Дочка скривилась.
— Ох уж эта мама! Нашла, когда заболеть! — рассердилась она, а потом и говорит: — Нет, не могу я поехать ни сегодня, ни завтра… Сегодня нужно вот эти подносы натереть до блеска, а завтра к нам придут знатные гости кто их без меня встретит, кто приветит?
Сжалось сердце у белоголовой вороны при этих речах. Разгневалась она. открыла клюв и каркнула в сердцах:
— Чтоб ты вовек не рассталась со своими подносами, ради которых не хочешь проведать родную мать!
И в ту же минуту оба подноса подскочили, как живые, один прилип к спине молодой женщины, а другой — к груди. Красавица сползла на пол, вся съежилась и обернулась вдруг большой уродливой черепахой.
Но белоголовая ворона ничего этого уже не видела. Изо всех сил взмахивая старыми крыльями, она неслась к дому средней дочери. Та в это время сидела за золотым станком — ткала шелковое полотно, распевая веселые песни.
— Что привело тебя в мой дом? — не очень любезно спросила средняя дочь, нехотя поднимаясь навстречу вороне.
— Мать твоя тяжело захворала, — ответила старая ворона. — Некому ей, горемычной, водицы подать, просит тебя приехать. Поезжай, порадуешь старую перед смертью.
— И-и, сестрица, в неподходящее время зовет меня мать! — запричитала средняя дочь, выслушав старую ворону. — Нет, не могу я поехать, пока не сотку это полотно, обещала я своему мужу к празднику сшить из него рубаху!..
— Тки же тогда, жестокая дочь, вечно свое полотно, из-за которого ты не хочешь проведать больную мать! — прокляла ее ворона.
Не успела она прокаркать эти слова, как средняя дочь сжалась в клубок и превратилась в уродливого серого паука… Но ворона и этого не видела, взмахивая усталыми крыльями, она поспешала к дому младшей дочери своей подруги.
