— Я так и думал, — кивнул Верест. — Смею заверить, это неправда, уважаемые. Не настаиваю, что все из вас знакомы с этим человеком, но некто обязан. Ларчик открывается просто. — Он по очереди пытливо осмотрел всех присутствующих. Закончил осмотр на Рябининой: — Как ваша головка, Маргарита Семеновна?
Рита вздрогнула. Заметно напряглась и испуганно глянула на сложенные домиком руки Вереста — не полезет ли опять ей под шапку? Пумпырь у Семеновны, похоже, получился знатный — шапчонку на Рите раздуло как надувную — неужто бинта намотала? Но зачем, если крови нет?
— Плохо… — пожаловалась Рита. — Болит сильно… Всю ночь цитрамон пила…
— Чудачка, — ахнула Сургачева, — это ж белая смерть, Ритуся. Умрешь от передозировки… Ты к нам заходи, аспирин «Йорк» возьмешь. Игорек с похмела горстями лопает — абсолютно безвредно.
— И не помогает, — хмыкнул Марышев.
— Не скажите, — внес лепту Постоялов. — Цитрамон — ударное вещество. Очень часто от него можно добиться эффекта. И стоит сущие копейки…
— А как ваш хондроз, Борис Аркадьевич? — напомнил Верест. — Не донимает?
— Спасибо, при мне, — кивнул Постоялов. — У вас такой взгляд, словно вы обвиняете меня в симуляции. А смысл? Вам принести справку?
— Ну что вы, — заулыбался Верест. — Хондроз у вас был самый настоящий. Извините, если причинил вам неудобства своим взглядом. Никогда не забуду, как во время беседы вы забылись и кинулись к свистящему чайнику. С вас хлынуло, как из тучи. Не думаю, что вы способны вызвать искусственное потоотделение… Но это вступление, уважаемые граждане. — Верест в третий раз сурово проштудировал аудиторию. — Я не зря заикнулся насчет ларчика. Дачный сезон истек. В ночь на седьмое октября, не считая северной оконечности кооператива, в поселке находились восемь человек. Компания на «мерседесах» и женский отряд Аллы Альбертовны Турицыной еще не подъехали. Не было их, кстати, и на следующую ночь — они появились только в понедельник, восьмого числа. Эти восемь граждан допрошены. В основном они пенсионеры. Ни о гражданке Макаровой, ни тем более о гражданине Тамбовцеве никто из них не слышал. Следствие склонно им верить. Не та публика, знаете ли. И охрану мы можем оставить в покое. Среди своих у Зубова сообщника не было. Остальные парни на виду — их отсутствие в течение нескольких ночей исключено полностью. Посторонние также не объявятся, — по крайней мере, маловероятно. Остаются присутствующие в этой комнате. Логично?
— Логично, — решительно кивнул Красноперов. — Даже бесспорно. Либо это я, хотя это не я, либо…
— Либо господа Марышев с Сургачевой, — мило улыбнулся Постоялов. — Хотя резонно допускаю, это может быть кто-то один из них, а второй — ни сном ни…
— Глупости, — отрезала Сургачева, неодобрительно косясь на Постоялова. — Вы, Борис Аркадьевич, знать, белены объелись, раз имеете наглость утверждать подобное…
— Либо это вы, любезный Борис Аркадьевич, — злорадно отпарировал Марышев. — Надеюсь, следствие обратило внимание на то, что труп гражданки Зойки… м-м… постоянно забываю ее фамилию… обнаружен в непосредственной, можно сказать, кричащей близости от дома Постоялова?
— А вот это, извините, не аргумент, — вальяжно покачал увесистой головой мой сосед. — Вы подумайте, Игорь Евгеньевич, разве у меня не хватило бы сообразительности доставить труп в более отдаленное место?
— А у вас времени не было, — не сдавался Марышев. — Вам еще нужно было милиционера убить, отволочь труп в яму к Рябининой и между делом за Косичкиной погоняться.
Если к круглому лицу Постоялова уместно применить термин «вытянулось», то так и произошло.
— Ладно, Игорек, кончай треп, — опомнилась Сургачева, кладя руку на лежащее на ее колене предплечье Марышева. — Мы должны быть непредвзятыми. И понимать, что не один Борис Аркадьевич удостаивается сомнительной чести. Вспомни, где лежала Зойка. Нам показывали это место. С одной стороны дом Бориса Аркадьевича, с другой — ограда Ритуськи Рябининой, причем до последнего можно дотянуться, а до первого — шиш.
— Спасибо вам большое, Кира Александровна, отвели беду, — манерно прижал руку к сердцу Постоялов.
