– Да, я там был.
Гейтс оглянулся, но не понизил голоса. Он и в других ненавидел эту привычку. Если у вас есть, что сказать, то плюйте на все и говорите прямо.
– С другой стороны, Уиллис, следует помнить еще вот о чем. Технический отказ, случившийся не из-за плохого технического обслуживания, ложится на изготовителя самолета. Ошибка пилота или экипажа оборачивается непосредственно против авиакомпании. Именно поэтому я предпринял немедленные действие по проверке доклада Марша. Уиллис, это расследование должно быть проведено, но со всей возможной осмотрительностью. Пока мы не уверены в том, что Линдстром жив, нам не нужна никакая огласка. Мы не хотим без веской причины вытаскивать на свет Божий подробности бедствия двухлетней давности. Вы понимаете меня?
– О, да. Именно поэтому вы послали меня сюда, чтобы заменить мистера Рейнера. Он мог бы…
– Я доверяю Рейнеру, – решительно сказал Гейтс, – настолько же, насколько и вам. А это значит – на сто процентов.
– О, вполне… и благодарю вас. Это не имеет никакого отношения к его надежности. Я лишь хотел сказать о его оценке положения, в которое мы попали. Именно это я имел в виду.
– Тогда вы правы. Но вы здесь, прежде всего, потому что вы – опытный следователь, а он нет. К тому же у него до черта работы в Лондоне, и именно поэтому я со всей определенностью дал ему указание вернуться.
Уиллис кивнул своей вытянутой узкой головой. Читая между строк речи президента компании, сверяя результат с зеркалом, выявляя противоречия и прочитывая все заново в свете своего знания людей, а особенно Гейтса, он в конце концов сделал вольный перевод прочитанного: «В настоящее время мы хотим, чтобы об этой штуке никто не знал. Рейнер, оставаясь здесь, представлял бы для на опасность, и поэтому я отозвал его».
– Если, – продолжал Гейтс, – в живых остался еще кто-нибудь, кроме пилота, например, та женщина, о которой говорил Рейнер, тогда у нас будет еще кто-то, чтобы проверить историю Линдстрома. Но что меня волнует – почему эта женщина не объявилась открыто?
– Возможно, по той же самой причине, что и у Линдстрома.
– И какая же эта причина?
– Я не знаю.
– Тогда выясните.
Уиллис позволил морщинкам собраться в углах глаз. Он слишком хорошо был знаком с Гейтсом, чтобы не понять: это был не безапелляционный приказ служащему, а знак доверия. Президент компании знал, что если кто-нибудь был в силах что-то выяснять, то этим человеком был Уиллис.
– Когда вы собираетесь вернуться в Лондон, мистер Гейтс? – Президент Гейтс предпринял вояж в десять тысяч миль, чтобы сообщить Уиллису всего одну вещь: что расследование должно оставаться секретным, на тот случай, если не удастся передать его министерству авиации и обнародовать, а это что-нибудь да значило.
– Завтра, если вы не раскопаете что-нибудь еще. Не стану говорить о том, будто я надеялся что вы уже нашли Линдстрома – вы слишком недавно занимаетесь этим делом, но, когда я собирался сюда, подспудная надежда на это у меня была.
– Конечно. Кто знает, может быть мне повезет за то время, пока вы будете здесь. За двадцать четыре часа может случиться так много. – Он рассматривал человека, переходящего проспект, пытаясь угадать, узнал ли он его и Гейтса.
– Ладно, Уиллис, я не собираюсь торчать в этом богом забытой печи ради неизвестно чего. Подумаю о том, что вы мне рассказали, а потом мы еще поговорим. Может быть к тому времени у меня в голове проклюнутся одна-две мысли.
– Уверен, мистер Гейтс, что так и будет. – Теперь он ясно видел, что человек действительно узнал их, и поэтому перешел дорогу. Он шел, чтобы поговорить с ними.
– Не хотелось в этом признаваться, Уиллис, но мне стало намного легче от того, что Рейнер покинул эту страну, даже несмотря на то, что для этого были использованы слишком решительные меры.
– Да-да, – негромко пробормотал Уиллис. – Но мне кажется, мистер Гейтс, что ваша радость преждевременна, поскольку мистер Рейнер сейчас подходит к нам.
