Рейнер изо всех сил упирался в фальшборт, пот больно щипал его глаза, а яркий свет слепил их. Он уже понял, как мог человек проклинать рыбу: между человеком и рыбой существовала связь, не имевшая ничего общего с натянутым между ними канатом – это была непредсказуемость исхода схватки, происходившей в пустынном море. Дважды Рейнер чуть не выпустил туго натянутый канат, но его остановило странное чувство – этим он опозорился бы перед врагом. Не перед Эль Анджело или мальчиком, но перед чудовищем, сопротивлявшимся ему с силой, какую он прежде и представить себе не мог.
Он выбрал еще ярд линя, а затем правая нога скользнула по слизи на дне лодки, Рейнер споткнулся о ванту и стукнулся головой о мачту. В это время рука Эль Анджело стремительно обхватила его поперек груди и остановила. Мальчик что-то крикнул и прыгнул с бака, держа в руке гарпун. При этом он обошел подальше пасть акулы, потому что, крикнул он, акула не мертва, пока не воняет – это вам может подтвердить Пуйо, однорукий Пуйо.
Рейнер не видел, что происходило в следующие несколько секунд, но почувствовал, что линь снова натянулся. Когда натяжение ослабло, он упал на дно лодки, так как Эль Анджело выпустил его, чтобы взять гарпун. Затем они вместе с мальчиком что-то выкрикнули, взвизгнула лебедка, и канат в руках у Рейнера провис, на этот раз окончательно.
Эль Анджело окликнул его, напомнив об осторожности; в это время акула за бортом взмахнула хвостом, окатив всю лодку водой, будто ударила волна.
Рыбу вытащили из воды, положили наискось на носовой палубе, рядом с первой, и Гайамо с бешенством страха принялся колотить ее.
– Ты испортишь шкуру, – остановил его Эль Анджело. Он дважды сильно ударил акулу гарпуном, а затем подошел к Рейнеру. – А теперь мы пойдем домой, – сказал он.
Под жаркими солнечными лучами кровь на виске, где Рейнер ссадил кожу, ударившись о мачту, успела свернуться, а рука стала темно-красной по всей длине.
Эль Анджело взял бутылку коньяка, стиснул руку Рейнера так, что он не мог ею пошевелить, и направил на рану золотой поток. Рейнер каким-то образом смог удержаться от вскрика боли.
– Кожа акулы обдирает как рашпиль, – сказал испанец, – но она чистая, не то, что укус. Все, теперь домой.
Спирт успел улетучиться, и Рейнер снова был в состоянии разговаривать.
– Поймав только две рыбы? Мы остаемся здесь.
Эль Анджело приказал мальчику запустить мотор, а сам начал выбирать канат с приманкой.
– Нет никакой нужды возвращаться, – продолжал Рейнер. – Я только начал входить во вкус.
– Мы идем.
– Я плачу сто песо за день, а у нас остается еще целых четыре часа до заката!
Эль Анджело освобождал руль.
– Вы не будете платить.
– А я буду настаивать на том, чтобы полностью расплатиться.
– Я не возьму.
Лодка уже легла на курс, и стая акул рассыпалась, чтобы вновь собраться на чью-то кровавую тризну в каком-то другом районе океана.
– Эль Анджело, если мы сейчас пойдем домой, завтра я не выйду в море на вашей лодке!
– Вы не выйдете в море ловить акул ни на чьей лодке самое меньшее три дня. Утром вы вспомните мои слова.
Рейнер был в бешенстве, так как сто песо проделали ощутимую брешь в его бюджете, а на то, что компания вышлет ему еще денег – теперь, после того, как его отозвали – надежды не было. За эти сто песо он должен был сразиться еще с несколькими акулами, причем сделать это аккуратнее и получить значительно больше времени для разговора с Эль Анджело в надежде повернуть беседу в нужное русло.
– Я в гневе, – выразительно произнес он по-испански.
– Это потому, что вам больно. – Лодка уверенно держалась на курсе, двигаясь ходом в три четверти по зеркальной поверхности воды.
– Мне не больно.
– Значит, вы не человек.
Рейнер совсем было настроился продолжать спор, но тут его желудок наконец-то отреагировал на недавнюю борьбу с рыболовной снастью под палящим солнцем и на резкую боль, вызванную коньяком, который обжег рану. Он неуклюже поплелся на корму и постарался скрыться от взглядов экипажа.
Через час впереди охристо-белой полоской завиделся берег. Рейнер теперь сидел под тентом и пытался собраться, размышляя о куске веревки, лежавшем у него в кармане.
