Именно поэтому она часто вызывает такую ненависть со стороны воров и чиновников, не привыкших, что есть что-то более высокое и не зависящее ни от их власти, ни от их бабла. Впрочем, вру. Я сказал, что не может быть другого заслона шарлатанской «науке». Но вот есть, например государство Иран, в котором многие разработки того же г-на Петрика, как они декларируются, если бы они соответствовали этим декларациям, были бы очень востребованы в связи с ядерными претензиями и так далее. Почему однако же их там никогда не «внедрят»? А потому что в Иране боятся Аллаха. А те, кто, может быть, не очень боятся Аллаха, боятся тех, кто боится Аллаха. И если считается, что воля Аллаха состоит в том, чтобы Иран был сильным, страшным и самостоятельным, то там подобный проект, может быть, по чьему-нибудь невежеству и просуществовал бы сколько-то времени, но списать его бесследно было бы невозможно, и нет сомнений, что там высокий чиновник, пролоббировавший что-то подобное, очень скоро оказался бы без головы или еще без чего-нибудь.
Но у нас тут пока еще не Иран, и я рад, что у нас еще не вполне Иран, поэтому нам приходится обходиться тем, что имеем, и без честной науки я не знаю, как нам обойтись. Знаете, я люблю договариваться. Я за то, чтобы ученые-естественники разговаривали с экономистами, с философами, с людьми искусства. Атеисты – с верующими. Это очень тяжелый труд, потому что просто удивительно, насколько разные люди все по-разному понимают. Но живые и настоящие люди, если они возьмут такой труд, и поймут, как думают и в каком мире живут другие собеседники, очень много от этого получают и отдают. Так что вообще договариваться надо. Но не может быть речи о том, чтобы договариваться с тем криминально-коррупционным болотом, в которое мы сейчас имеем все шансы вляпаться. Или уже вляпались.
У нас есть великое богатство – понимание объективности и непреложности научного знания, законов природы, независимо от того, насколько мы сами способны их понять, описать и применить (а также есть и кое-какое умение их все-таки понимать и применять). Дважды два всегда четыре, а вечный двигатель невозможен, даже если это кому-то не нравится. Невероятно трудно, а иногда и невозможно, объяснить это на рациональном уровне некоторым начальникам, привыкшим, что как пожелаем, так и будет. Тот, кто с этим не сталкивался, не может вообразить себе, насколько это трудно.
Единственный способ, как этого можно добиться, состоит в том, чтобы мы, люди науки, сами никогда и ни за какие коврижки не говорили, что дважды два – это столько, сколько вам угодно. Когда такой начальник видит, что все эти чудаки почему-то говорят, что дважды два – четыре, даже когда это им совершенно невыгодно, то в нем может что-то зашевелиться, какое-то понимание, что за этим что-то есть. Только так можно надеяться на будущее.
Я не посмею бросить камень в честную блудницу, которая честно торгует тем, что имеет. Но объективность законов природы, понимание этого – это не наше достояние. Оно добывалось и завоевывалось не нами, и в том числе на кострах, и на сессии ВАСХНИЛ, и черт еще знает в каких условиях. Продавать это – грех непростительный, отнимающий будущее у нашей страны, у наших детей. Давайте выбираться из этого болота. (Следующее добавлено после ответа Ю.С.Осипова на выступление В.Е.Захарова – см. предидущую статью и сайт http://www.polit.ru/science/2009/12/22/zakharov_vasilyev.html)
Дорогой Юрий Сергеевич, по-моему, неправильно переносить обсуждение этих вопросов в кулуары. Наши коллеги, в том числе Ваш вице-президент, уже выступили не в кулуарах, а по центральному телевидению, по НТВ, с восхвалением вещей невыносимых. Если мы замнем это сейчас, если перенесем вопрос в кулуары, то и руководство страны, и простые люди, те же телезрители, могут подумать, что вот даже академики сомневаются и не могут договориться о глубине научных идей г-на Петрика.
На самом же деле все мы понимаем, что в научном отношении между нами разногласий нет, и истинную цену всему этому мы все знаем. Надо, чтобы все поняли четко, что все разногласия у нас – чисто морального и политического плана. Насколько можно прогибаться под давлением. Насколько можно ложиться под силу. Даже если сам ничего не получаешь, насколько допустимо стоять рядом и держать свечку. Юрий Сергеевич, я представляю себе, хотя быть может и недостаточно, как тяжело Вам отбиваться и отстаивать интересы Академии и науки. Но сейчас мы снова стоим на краю. Надо выбираться, и нужна четкая позиция.
