В 6.15 утра в канун Рождества Милли Фридман разбудил телефонный звонок в ее квартире в шикарном Тиффани-билдинг на Оттава-драйвуэй. Накинув на шелковую пижаму выцветший желтый махровый халат, она стала искать ногами старые разношенные мокасины, которые сбросила накануне вечером. Так их и не найдя, личный секретарь премьер-министра прошлепала босиком в соседнюю комнату и включила свет.
Даже в такую рань и несмотря на то что глаза у нее были сонные, освещенная комната показалась ей, как всегда, приятной и уютной. Милли знала, что ее жилищу далеко до шикарных квартир одиноких женщин, чьи фотографии часто встречаются в дорогих журналах, но она любила приходить каждый вечер к себе домой, обычно усталая, и садиться на пуховые подушки большого мягкого кресла, которое доставило столько хлопот перевозчикам, когда она переправляла его из родительского дома в Торонто.
Старое кресло с тех пор было заново обито зеленой тканью (зеленый — любимый цвет Милли), и теперь по обе его стороны стояли два других кресла, купленных на аукционе в предместье Оттавы, — немного потертых, но удивительно удобных. Она все думала о том, что скоро надо будет накрыть их ситцевыми чехлами осенних тонов. Такие чехлы будут хорошо сочетаться со стенами и деревом, окрашенным в теплый тон грибов. Она сама как-то занималась покраской, пригласив пару друзей на импровизированный ужин, а затем уговорив их помочь ей закончить дело.
В дальнем конце гостиной стояла старая качалка, к которой Милли была до нелепого привязана с детства. А рядом с качалкой, на обтянутом кожей кофейном столике, за который она заплатила неприлично высокую цену, находился телефон.
Опустившись на качалку, Милли сняла с него трубку. Звонил Джеймс Хоуден.
— С добрым утром, Милли, — послышался бодрый голос премьер-министра. — Я хотел бы созвать Комитет по обороне в одиннадцать часов. — Он ни слова не сказал по поводу того, что звонит так рано, да Милли и не ожидала этого. Она давно привыкла к тому, что ее начальник рано встает.
— В одиннадцать сегодня утром? — Свободной рукой Милли запахнула халат. В квартире было холодно, так как она оставила вчера вечером приоткрытым окно.
— Совершенно верно, — сказал Хоуден.
— Люди будут жаловаться, — заметила Милли. — Ведь сегодня канун Рождества.
— Я не забыл. Но дело слишком важное, чтобы его откладывать.
Положив трубку, она взглянула на маленькие кожаные часики для путешествия, которые стояли рядом с телефоном, и, как ее ни тянуло лечь в постель, удержалась от соблазна. Она закрыла окно и, пройдя в крошечную кухоньку, заварила кофе.
Затем, вернувшись в гостиную, включила портативное радио. Кофе забулькал, когда в 6.30 в «Новостях» по радио передали официальное сообщение премьер-министра о предстоящих переговорах в Вашингтоне.
А через полчаса, все еще в пижаме, но на этот раз в старых мокасинах, Милли начала обзванивать пятерых членов комитета.
Первым был министр по внешним сношениям. Артур Лексингтон весело заметил:
— Конечно, буду, Милли. Я весь вечер заседал — какая разница, одним заседанием больше или меньше? Кстати, вы слышали сообщение?
