- "Шасси" мои совсем отказывают. Из-за них не хотели как-то пустить в метро: посчитали, что старик навеселе, - пошутил на прощание Константин Николаевич и по-ребячьи припал к груди.
Я обнял его и поразился худобе и детской костлявости его лопаток. Но все же не думал я, что эта встреча весной 1971 года будет последней, что не доведется Константину Николаевичу Холобаеву прочитать долго писавшуюся и не так уж скоро увидевшую свет книжку. А как он ее ждал!
Холобаеву и еще нескольким летчикам нашлось место под крышей. Спали на топчанах в затемненном доме военного городка, переполненного эвакуированными семьями. Многие же всю ночь оставались у самолетов. Вместо подушки - под голову противогаз, одна пола кожаного реглана служила матрацем, вторая одеялом, а крышей - крыло штурмовика. Техники располагались на самолетных чехлах.
В черном небе то и дело гудели немецкие машины. Гул этот характерный нудный, с подвыванием, - сразу отличишь. Дежурные по стоянкам, заслышав его, кричали: "Воздух!" Спавшие тревожным сном летчики вскакивали и, спотыкаясь в потемках, бежали к отрытым шелям. Потом бегать надоело...
Война входила в сознание совсем не такой, как представлялась раньше. Ни у кого не укладывалось в голове, откуда взялась такая военная сила у обозначенной на карте Европы маленьким пятнышком фашистской Германии и почему ее не смогла сдержать на границе и наголову разбить наша непобедимая Красная Армия. Как могло случиться, что за неделю войны мы позволили противнику продвинуться не на какой-то вершок, а на 350 километров? Ведь уже занят Бобруйск, до которого от Старого Быхова совсем недалеко...
Война оглушила неожиданностью поражений.
В сторону Бобруйска медленно пролетела в четком строю девятка тихоходных гигантов ТБ-3. Истребители не прикрывали бомбардировщиков. Возвращались через Березину уже шесть машин, а позади носился "мессершмитт". Он заходил в хвост то одному, то другому. Через несколько минут над лесом поднялось шесть черных столбов дыма. Потом прилетел изуродованный штурмовик Холобаева, с ним столкнулся тоже искореженный бомбардировщик... А вслед за тем приземлился истребитель с неработающим мотором и завертелся волчком в конце пробега. Из кабины вытащили уткнувшегося головой в приборную доску летчика. Молодое, будто выбеленное мелом, лицо, повисшая на лоскуте кожи кисть левой руки в перчатке, и прыгающая стрелка ручных часов... В наступивших сумерках увидели, как с запада на одном моторе тянет со снижением бомбардировщик СБ. Попутный ветер нес его через летное поле прямо на жилые дома военного городка. Бомбардировщик начал отворачивать, его на одном моторе затянуло в крен, положило на спину. При ударе о землю взметнулся столб яркого пламени, затрещали в огне патроны, разлетаясь голубыми брызгами...
Таким был первый фронтовой день. Что же принесет второй?
...Летчики жаловались на оружие. Пушки ШВАК почему-то захлебывались после первой же очереди. Причина задержек - перекос снарядов в патроннике. Дефект вроде бы заводской, а летчики винили сбившихся с ног оружейников.
Жаловались и на "эрэсы" - не взрываются. Не многие успели узнать об опыте Холобаева...
Тогда командир полка решил на глазах у всех произвести пуск "эрэсов" прямо со стоянки. Надо же наконец убедиться, взрываются они или нет.
Развернули штурмовик мотором на опушку леса. Чтобы ракета не пошла слишком высоко и взрыв был виден всем, подняли хвост самолета до горизонтального положения, положив под него ящики от боеприпасов. Летчики выстроились в сторонке и внимательно следили за последними приготовлениями. Заводской инженер полез в кабину, посмотрел в прицел и дал команду поднять хвост еще выше. Подложили под хвост чехол. Теперь кое-кому казалось, что хвост поднят слишком высоко и "эрэсы" взорвутся рядом с самолетом. Наконец инженер поднял руку...
Тугой волной ударило в уши, из-под крыла с шипением метнулся в сторону леса язык багрового пламени. Летчики, словно подкошенные, упали на землю и тут же услышали взрыв. Подняли головы: на опушке леса таял клуб черного дыма, и медленно кувыркалась в воздухе макушка дерева. Один лишь Дремлюк стоял не шелохнувшись и косился на лежащих.
