Николас повел его по длинному коридору. В гулком пустом пространстве раздавались доносившиеся откуда-то приглушенные голоса, шепоты и вздохи. Под воздействием возбужденных вскриков и стонов наслаждения Энтони чувствовал, как кровь приливает к самым интимным частям тела. Очевидно, его плоть нуждалась в этой ночи гораздо больше, чем разум.
— Да, Дики! О да!
Энтони мог только воображать, что там вытворяет, неизвестный Дики, раз его действия вызывают у женщины такой пылкий отклик. Может быть, и правда стоит ознакомиться поподробнее с некоторыми вещами, перед тем как вступать в брак? Вероятно, это принесет пользу ему и его будущей жене — кем бы она ни была.
— Вперед, Энтони. Ждать осталось недолго. — Николас остановился перед последней комнатой по левой стороне коридора и открыл дверь.
Они вошли в небольшую комнату, отделанную в темно-красных тонах и обставленную очень по-женски. Широкая кровать с пологом на четырех столбиках и белоснежным покрывалом из бельгийского кружева занимала большую часть пространства. На столике рядом с кроватью были расставлены самые разные косметические средства, лосьоны и масла, от которых исходил экзотический, восточный аромат, витавший в комнате.
— Леди Уайтли сейчас занимается другим клиентом, но через несколько минут она будет здесь и поможет тебе определиться с выбором подходящей женщины, — сообщил Николас, перед тем как покинуть комнату. — Развлекайся. И постарайся выкинуть из головы нравоучения своего отца. Более чем уверен — ему тоже доводилось посещать бордель.
Николас вышел, закрыв за собой дверь. Его последние слова показались Энтони просто смехотворными. Отец никогда не стал бы иметь дела с проституткой. Именно он всегда учил Энтони сдерживать низменные побуждения и беречь себя для супружества. К тому же после смерти матери прошло восемь лет, но отец так и не женился снова. И не завел любовницу. По крайней мере, Энтони ничего подобного за ним не замечал.
Он сел на край кровати и принялся размышлять о том, с какой женщиной ему хотелось бы быть в первый раз. Он закрыл глаза, и в его воображении возникла та девушка — «маленький цветок апельсина», как он привык называть ее про себя. Может быть, если он опишет юную женщину со светлыми волосами, голубыми глазами и ангельской улыбкой, леди Уайтли поможет ему воплотить фантазии в жизнь? Он открыл глаза, и действительность заставила его спуститься с неба на землю. Нет, даже если здесь найдется женщина, внешне похожая на его «цветок апельсина», от нее все равно не будет пахнуть свежестью и чистотой с легкой примесью нежного аромата настоящих апельсинов.
Раздался короткий стук в дверь. Вот оно. Время встретиться с леди Уайтли, выбрать «даму» и стать мужчиной. Слегка пошатываясь, он поднялся на ноги и прочистил горло.
— Войдите.
Дверь открылась, и в комнату вошла женщина лет тридцати пяти. Ее русые волосы были тщательно зачесаны назад, и только несколько локонов, специально оставленных на свободе, выгодно обрамляли овал лица. Она взглянула на Энтони, и безукоризненная улыбка словно застыла у нее на губах.
Он удивленно смотрел на нее, задавая себе вопрос, почему она кажется ему смутно знакомой. Они стояли не шевелясь. Только напряженно вглядывались друг в друга, силясь понять, где они могли встречаться раньше. Часы на тумбочке у кровати мерно тикали, отсчитывая минуту за минутой.
— Энтони? — прошептала она, наконец.
Голос! Он узнал его. Сколько раз он слышал этот голос, когда, испугавшись темноты, прибегал к ней или когда она пела ему колыбельную перед сном.
Нет! Не может быть, чтобы это была она. Она умерла.
Очевидно, от выпитого сегодня бренди у него начались галлюцинации.
— Энтони, неужели это ты?
Она медленно подошла к нему, протянула руку и дотронулась до его щеки.
Он отшатнулся, словно ее легкое прикосновение обожгло его кожу. Затем, снова взглянув ей в лицо, произнес самым убийственным тоном, на какой был способен:
— Мама?!
Почувствовав его негодование, она сдержала слезы, плотно сжала губы и отступила на шаг назад.
— Итак, это ты? — спросил он.
— Да, конечно.
Он обхватил опору полога и повис на ней, пытаясь сохранить равновесие. Сотни вопросов теснились в его голове, но только один вырвался наружу:
