Наконец, общее волнение в толпе заставило всех повернуться к двери дворца. Поднялся глухой гул голосов, толпа раздалась, и показался отряд полицейских, приближавшийся быстрыми шагами. Далматинцы разомкнули ряды и, пропустив отряд, снова сомкнулись. Дойдя до плахи, полицейские разделились на два ряда и расположились в некотором отдалении; Джакопо с духовником остались вдвоем перед орудиями смерти. Таким образом, все присутствовавшие на площади могли их видеть.
Отец Ансельм был в обыкновенной одежде монаха-кармелита, голова его не была покрыта капюшоном. Его лицо, выражавшее беспокойство, оживлялось по временам слабыми проблесками надежды; глаза его переходили от окна к окну дворца дожей.
Джакопо стоял спокойно перед плахой. Голова его была непокрыта, щеки бледны, грудь и спина обнажены ниже плеч; на нем был обыкновенный костюм гондольера. Он окинул глазами площадь, переводя взгляд с одного лица на другое. Джакопо ни в ком не видел участия. Грудь его высоко поднялась, и стоявшие близ него подумали, что ему, пожалуй, дольше не хватит присутствия духа. Но они обманулись в своих ожиданиях. Джакопо вздрогнул, однако, вскоре лицо его приняло обычное спокойное выражение.
— Ты не нашел в толпе ни одного дружеского взгляда? — спросил монах, заметив невольное движение Джакопо.
— Да, здесь ни у кого нет жалости к убийце.
— У тебя есть еще надежда, Джакопо. Они не могут совершить эту несправедливость!.. Ведь я был свидетелем смерти Антонио… И дожу это известно.
В это время к ним приблизился начальник полиции и палач.
— Час настал.
Монах инстинктивно повернулся к дворцу. В окнах он увидел несколько лиц, и в нем вспыхнула надежда, что сейчас дадут знак остановить казнь.
— Подождите! — вскрикнул он.
То же самое восклицание было повторено звонким женским голосом, и Джельсомина, несмотря на все препятствия, прорвалась сквозь строй далматинцев и присоединилась к маленькой группе, находившейся между колоннами. Изумление и любопытство овладело толпой, и по площади разнесся гул голосов:
— Это безумная! — кричали в одной стороне.
Джельсомина схватила цепи, которыми были скованы руки Джакопо, и делала невероятные усилия, чтобы снять их.
— Я надеялся, что тебе не придется видеть это зрелище, бедняжка моя, Джессина, — сказал осужденный.
— Не волнуйся, Джакопо, — проговорила она, едва переводя дыхание. — Все это так, нарочно… Это только хитрость, чтобы обмануть… Они не могут, они не смеют… Волос не спадет с головы моего Карло!..
— Дорогая моя Джельсомина…
— Не удерживай меня!.. Я хочу все рассказать гражданам… Гнев их пройдет, когда они узнают правду, и они полюбят тебя, Карло, как я люблю.
— Мне было бы легче, если бы ты не приходила сюда.
— Не бойся за меня! Правда, я не привыкла к такой толпе, но ты увидишь, что у меня хватит смелости сказать правду. Мне только надо… передохнуть.
— Джессина моя! У тебя есть отец и мать; заботясь о них, ты будешь еще счастлива!
Она вырвалась из рук Джакопо, которому эта разлука показалась гораздо тяжелее приближавшейся потери жизни. Он положил голову на плаху, опустившись перед ней на колени.
— Из дворца дают знак! — воскликнул кармелит, простирая туда руки как бы для получения милости.
Зазвучали рога. Джельсомина радостно вскрикнула и быстро повернулась к Джакопо, которого она считала спасенным. Но перед ее глазами сверкнул топор… В толпе произошло движение.
— Уведите эту девушку, — сказал полицейский чиновник, указывая на Джельсомину.
Это приказание было исполнено. Монах дышал с трудом. Он смотрел то на толпу, окружавшую его, то на дворец дожа, то на солнце, заливавшее лучами землю.
— Отец, — сказал ему кто-то на ухо, — вы скрылись совсем в этой толпе! Идите за мной; я вас выведу.
Отец Ансельм чувствовал себя совсем разбитым и без колебания воспользовался предложением. Окольными улицами проводник довел его до площади, где они сели в гондолу, чтобы выехать в открытое море. Вскоре впавший в глубокую задумчивость и все еще дрожавший монах плыл уже на корабле к церковным владениям и вскоре был во дворце герцога святой Агаты.
В свой обычный час солнце скрылось за Тирольскими Альпами, и луна поднялась над Лидо. Узкие улицы Венеции снова выбросили сотни праздных людей на площади. Мягкий лунный свет упал на здание дворца, на колоссальную башню Кампаниле…
