22 августа 1914 года Илья Ефимович Репин, узнавший, что Васнецов проводил на фронт сыновей, написал ему из Куоккала ободряющее задушевное письмо:
«Могучий богатырь живописи, Виктор Михайлович, как ты меня обрадовал. Без колебаний, крепко держишь ты веру в свое дело и мужественно побеждаешь недоразумения».
Поддержка Репина сердечно тронула Васнецова в трудный час…
Облик Васнецова был бы раскрыт односторонне, если не упомянуть о некоторых свойственных ему в старости настроениях.
В. Д. Поленов в своих воспоминаниях писал, что Виктор Михайлович в годы пребывания в академии «был очень либерален, совсем противоположен тому, что стал теперь». Это совершенно правильное наблюдение. Под влиянием охватившей его религиозности Васнецов по временам резко отрицательно, глубоко ошибочно относился к революционному движению, как бунту, насилию, осуждаемому церковью.
Тем не менее, конечно, не эти усиленно раздувавшиеся некоторыми критиками настроения были основными в его творческой жизни того периода.
— Если бы вы знали, какие беседы мы вели с Алексеем Максимовичем, — голова могла бы закружиться! Сколько он мне хороших слов наговорил! С каким восторгом отнесся к моему начинанию написать «Поэму семи сказок», которая должна была включать семь сюжетов: «Спящую царевну», «Бабу-ягу», «Царевну-лягушку», «Царевну-несмеяну» «Кащея бессмертного», «Сивку-бурку» и новый вариант «Ковра-самолета»…
Так говорил Виктор Михайлович о встречах с Горьким. «Поэма семи сказок» и являлась одним из «живых, красивых, мощных сюжетов», упомянутых Горьким в письме к Чехову. Видимо, другими сюжетами были, по свидетельству Михаила, картины, «изображающие наиболее яркие моменты родной истории»; репродукции с них Васнецов хотел «выпустить дешевыми изданиями для широких слоев населения».
Неудивительно, что Горький так восторженно встретил замысел «Поэмы семи сказок». Для Горького в русских сказках воплощалась вековая мудрость народа, а бессмертный образ Иванушки-дурачка с его неизменными сказочными победами символизировал свершение чаяний трудового крестьянства. Особенно же отмечал Горький сказку о ковре-самолете, которая доказывает, что «уже в глубокой древности люди мечтали о возможности летать по воздуху».
Васнецов любил вспоминать об одной из бесед с Горьким:
— Однажды я рассказывал что-то о своих прошлых картинах Алексею Максимовичу. Коснулось дело «Ковра-самолета», который очень хотел приобрести для родного города писатель. Между прочим, я сказал: «Каждый ведь из нас хоть раз побывал на ковре-самолете, и я тоже был там разок», а Алексей Максимович мне в ответ:
— Обязательно, Виктор Михайлович! Без ковра-самолета жить не стоит. Он горизонты открывает, заставляет восторженней биться сердце. Смолоду не любил людей с вялым сердцем.
Итак, в старости Васнецов принялся опять за «Ковер-самолет», несмотря на то, что именно эту картину в ее первоначальном виде наиболее ругали и даже высмеивали досужие рецензенты.
Правда, теперь он написал совершенно новое, несравненно более художественное полотно — спокойное, плавное, гармоничное, — лишь очень отдаленно напоминавшее прежнее.
Вольно летит по поднебесью ковер-самолет, на котором, свесив ноги в щегольских зеленых сапожках, сидит красавец Иванушка с прильнувшей к нему Еленой Прекрасной. Словно самоцветы, переливчато играют внизу краски природы. Река сливается с морем, море — с бесконечным небом. Свободно и широко дышится счастливым героям васнецовской сказки среди этого необъятного простора.
Первый эскиз «Спящей царевны» относится еще к 1882 году. Знаменательно, что, принявшись за его разработку через многие годы, Васнецов, отойдя от сказки Шарля Перро, ввел зрителя в заколдованное чарами сна русское сказочное государство. Замок он заменил хоромами, фрейлин — сенными девушками, собачку Пуфочку — медведем, зайцем, лисой — любимыми зверями русского эпоса. Особенно примечательно, что животных этих художник представил как бы несколько шаржированно, в стиле русского народного лубка[24], первейшим знатоком и ценителем которого он был по единодушному мнению современников.
