Радостью для Васнецова был кратковременный приезд Антона Павловича Чехова в Москву и посещение его мастерской вместе со специально приехавшим из Нижнего Горьким. Это посещение состоялось в ноябре.
Вот фото: Горький в распахнутом настежь пальто и в казацкой шапке-папахе. На обороте трогательная надпись: «От калики-перехожего М. Горького богатырю русской живописи Виктору Михайловичу Васнецову на память».
Горький чтил Васнецова не только как художника-поэта. Немногословный, но несокрушимый в своих убеждениях, удивительно целостный Васнецов глубоко импонировал Горькому.
Он хорошо чувствовал в нем ту высокую независимость духа, которую доказывают многие случаи из жизни Васнецова. Об одном из них упоминает Поленов в письме к своему родственнику В. П. Хрущову. Когда обсуждался проект барельефа для строящегося музея имени Александра III[17] и предлагалось изобразить орла, как символ самодержавия, Васнецов решительно заявил:
— Неужели в России ничего нет лучше, чем орел?
Нравилась Горькому и скромность художника.
Многие упрекали Васнецова в нежелании оставить по себе литературное наследие, автобиографические материалы, высказывания. На это он обычно возражал:
— Я художник и должен писать картины, а не книги; и если я того заслужу, то пусть меня изучают по моим полотнам, а не писаниям.
С Горьким Васнецов связывал свои лучшие чаяния на будущее. По мнению Васнецова, Горький олицетворял самые передовые художественные силы нового века, которые должны были повести русскую литературу и искусство к воспеванию могучего духом и телом человека с красивой и сильной душой.
В конце 1908 года произошла долгожданная встреча Васнецова с Ильей Ефимовичем Репиным, приехавшим в Москву из Финляндии, где он жил. Они встретились сначала у Цветкова, владельца картинной галереи. Потом Репин с женой Натальей Борисовной Нордман пришел к Васнецову в мастерскую.
После долгой разлуки друзья с жаром говорили об искусстве. Васнецов был необычайно весел и возбужден.
«Витая лестница ведет в мастерскую, — большую, светлую, холодную. Краски так и млеют, так и тают», — записывала Н. Б. Нордман позже свои впечатления.
Васнецов показал Репину почти оконченную картину «Баян». В ней проступает еще мощь таланта и вместе с тем сказываются черты утомления, частичная потеря творческого темпа и вкуса.
На могучем могильном кургане расположился князь со своей дружиной и юным сыном-княжичем. Дружина слушает «преданья старины глубокой», о которых под аккомпанемент вещих гуслей-семиструнок поет Баян. Картина написана красочно, широко, декоративно, замечает один из критиков, но в ней чувствуется манерность композиции, вычурность поз и жестов; юный княжич широко раскрытыми глазами, бледностью лица и хрупкостью фигуры напоминает святых, изображенных Васнецовым в храмах.
Через год была написана картина «Песнь о Сальгаре» на сюжет из Оссиана, древнего легендарного британского барда. Картина изображает самый трагический момент — оплакивание девушкой своего возлюбленного Сальгара и брата, сразивших на поединке друг друга.
Обращение к этой безотрадно-горестной теме — свидетельство тяжких переживаний художника. Он осознавал некоторые неудачи в своем творчестве, его волновало и тяготило засилье футуристов, сменивших декадентов.
В 1913 году в залах Исторического музея, украшенных картиной Васнецова «Каменный век», открылась выставка его произведений. На нее попали многие из прежних и новые работы. Молодой художник В. Н. Яковлев, впоследствии действительный член Академии художеств СССР, рассказывал:
«Вспоминается мне выставка Васнецова, организованная в Историческом музее в 1913 году. Среди этих по-васнецовски огромных полотен мне запомнилось одно: на высоком холме, среди полевых трав и цветов сидел вещий Баян-гусляр. Что-то было между ним и самим художником, который тут же проходил по залам, высокий, худой, с седыми космами длинных волос, в развевающейся крылатке. Был он в этот день вдохновенно прекрасен. Таким он мне запомнился».
К 1915 году относится письмо Васнецова к Василию Дмитриевичу Поленову; оно интересно как выражение его отношения не только к проекту Поленова, но и к новому течению в живописи — футуризму с его культом голой формы, абстрактности в виде бессмысленных изображений, линий и квадратов, нагромождений частей предметов:
