— От винта! — сказал командир отряда технарю и хотел пустить мотор, но Чукин вдруг подошел к самолету.
— А очередь-то наша, — крикнул он командиру.
Командир сперва не понял, в чем дело, и свесил голову через борт. Было видно, какое у него хорошее настроение, как ему нравится сидеть в кабине и кричать: «От винта!»
— Наша очередь лететь, а вы их везете? Что это за выборочное отношение? — спросил Чукин.
Командир, поняв, мотнул головой, задвигал бровями и губами. Но мы ничего не услышали, потому что пошел крутиться винт, ЯК забился, крылья его задрожали.
Гера смотрел на нас сквозь плексигласовый колпак кабины и все улыбался. Он был теперь не такой, как мы, был далеко от нас. Он сейчас полетит. Он был сейчас бесконечно выше нас и всего того, чем мы жили. Мы понимали это. Он несколько раз взглянул на Симочку, но не мог скрыть и от нее свое превосходство, свой восторг и отрешенность от земного.
ЯК-12 проковылял на старт и пошел полого кверху. Гера улетел.
— Ровно вытянул, хороший пилот, — сердито сказал Чукин про командира авиаотряда.
Дней через восемь к нашему неподвижному соседу — вертолету пришли рабочие, подставили лесенку, забрались по ней на крышу кабины и не спеша, посиживая и покуривая, приладили недостающую лопасть.
Все лопасти закрутились, и на хвосте у вертолета тоже закрутился маленький пропеллер, похожий на детскую вертушку.
Не верилось, что это хвостатое странное сооружение сейчас на наших глазах поднимется в воздух и куда-то полетит. Но лопасти замельтешили неразличимо быстро, образовав над кабиной большую розетку. Вертолет подпрыгнул и прямо пошел вверх. Поднявшись немного, он стал, задрал хвост, пригнул голову, весело боднулся, как резвый бычок, скакнул раз и другой и, стрекоча, полетел на юг, в Саяны.
— За покойничком пошел. Ваш брат, геолог, — сказал сторож из проходной будки.
— А из какой партии? — спросил Чукин.
— Не знаю. Из москвичей, что ли...
Валерий сказал:
— Обнадеживающие перспективы. — Он посмотрел на всех нас так, словно попросил подвинуться к нему поближе.
— Все там будем... — излишне спокойно сказал Чукин. Начинался его десятый сезон. Он имел право говорить так. Он даже запел:
Может, смерть свою
Ты найдешь за океаном.
Но ты, мой друг, от смерти не беги.
Осторожней, друг,
Даль подернута туманом.
Возьми к плечу свой верный карабин.
Весь вечер мы говорили и смеялись громче, чем всегда. Я все заглядывал в глаза Чукину, Валерию, Симочке — искал в них твердости. Хорошо, что ребята были рядом. Симочка молчала. Она заговорила ночью, когда в палатке было так тихо, словно все спят, или даже еще тише: не было слышно, чтоб кто-нибудь сонно дышал.
— Может быть, это Гера? — сказала Симочка.
Никто не ответил, хотя всем сразу стало понятно, что спящих в палатке нет. Потом Чукин оказал:
— Вряд ли. Во-первых, погиб москвич, а Гера улетел с иркутянами. Во-вторых, это невозможно по времени. Они улетели восемь дней назад. При самых быстрых темпах им нужна неделя, чтобы нанять оленей. Максимум, что они могли успеть, это вчера уйти в первый маршрут. Первый маршрут обычно несложный, ознакомительный...
Опять не спали, молчали, затаясь. Опять заговорила Симочка:
— Гера сказал, что все в жизни любит трогать руками. И девушек тоже. — Симочка тихонько засмеялась.
— Трогать девушек руками — это очень ценная программа. Неплохо задумано, — сказал Валерий.
Мы много смеялись. Такая выдалась ночь.
— Симочку мы держим в партии для облагораживающего женского влияния, — еле выговорил Чукин, — а на нее надо оказывать мужское влияние. Стало быть, нужен Гера.
— Всё, — сказал Валерий. — Первый приказ по Саянской партии. Затребовать Геру для мужского влияния, ввиду недостатка собственных сил.
— А что, — сказала Симочка, — я не против.
Когда опять стало тихо, Чукин сказал:
— Странное дело, у меня жена очень спокойный человек. Всегда мы с ней расстаемся весело. А нынче, когда я уезжал, она вдруг заплакала. И в письмах пишет, что очень беспокоится за меня.
Больше никто ничего не сказал в эту ночь.
Утром мы узнали, что погиб геолог в Иркутской экспедиции, молодой геолог, студент. С иркутянами был лишь один студент, но никто из нас не назвал его имени. Это было невозможно и страшно.
