А кто же такой, тогда, Майкл? Да, это ЕГО и зовут так: Майкл Мэтью Гринвуд, сын сэра Эрнеста Гринвуда и леди Сабины Гринвуд, в девичестве Лисовской, которую отец привёз с собой из Франции. Своё второе имя "Мэтью" он получил в честь прадеда Матеуша Лисовского, повешенного русскими в Варшаве героя восстания против царя.
Нет! Главное не это! Главное - Булгаков! Кто такой Булгаков? Неважно! Что он сказал? "Рукописи не горят"? Нет. "Правду говорить легко и приятно"? Не то! "Каждый получает по вере его"! Да! Именно так он и сказал! Дед с перстнем сказал: "Каждый получит по вере его". И исчез. Сказал "одно желание на троих". И исполнил. Всё стало, как он сказал. А теперь надо успокоиться и вспомнить, кто он такой - Степан Матвеев в теле сэра Майкла Гринвуда, третьего баронета Лонгфилда, агента Интеллидженс Сервис. Вот только кем теперь стали Федорчук и Ицкович? Если этот дед - дух? джинн? колдун? - сделал с ними что-то подобное, то они должны быть где-то здесь.
Степан открыл глаза и встал с кресла, в котором теперь оказался совершенно незаметно для себя. Прошелся по комнате, затем решительно подошел к стулу, на котором оставил вчера свою одежду, и, хотя все еще не был уверен, что это именно его одежда, быстро и главное правильно натянул на себя и подштанники, и носки на зажимах, и сорочку и все прочее. Через пять минут он был готов. Кисло усмехнувшись при взгляде на часы, настолько же странные, насколько и знакомые, он открыл дверь и вышел из номера. Где-то за этой дверью - в коридоре, в фойе, ресторане - его должны были ждать, или - если не повезет - не ждать двое незнакомцев: единственных друзей в этом чужом новом мире.
Mein Gott, geht es mir beschissen! - Ицкович хотел, было, поднять голову, но острая боль в висках заставила вновь опустить ее на подушку. - Warum habe ich nur Sekt und Cognac zusammen getrunken?![29]
Вот про коньяк и шампанское он помнил точно. Но, совершенно непонятно, зачем он вообще пил шампанское. От шампанского у Олега обычно случалась изжога, и еще пузырьки, когда пьешь, в нос шибают.
Bloedmann!!![30] - Ну, где-то так и есть, потому что wenn es keinen Kopf gibt, so wird schon nicht[31].
А плохо ему было так, что не хотелось жить: типа, мама, роди меня обратно. Однако когда тебе за пятьдесят, а твоей маман недавно исполнилось девяносто, такие просьбы звучат несколько претенциозно. Мысль эта, как ни странно, придала сил, и, плавно перевалив свое тело налево, Олег открыл глаза. В комнате царила полумгла, и это было хорошо. Но зато и совершенно не понять, какой нынче час. Свет с улицы едва пробивался сквозь зашторенные окна, и означать это могло одно из двух: или еще рано, или шторы хорошие, в смысле, плотные. Впрочем, возможен был, как тут же подумалось Олегу, и еще один вариант - низкая облачность, что для Амстердама было вполне нормально. Ну, не мог же он, в самом деле, проспать сутки?
Амстердам?! - Вяло удивился Ицкович, аккуратно - чтобы не потревожить больную голову - вытягивая из черной пачки сигарету Gitanes. Закуривать лежа не слишком удобно, но Олег с этим все-таки справился и начал уже обдумывать следующий этап операции: "бросок на длину руки". На прикроватном столике стояла серебряная фляжка с коньяком, и несколько глотков этой aqua vita[32]...
Was geht ab!?[33]
Ицкович с сомнением смотрел на поспешно выдернутую изо рта сигарету. Сигарета дымилась. Дым щекотал ноздри, а вкус ощущался во рту, но... он не курит два, нет, кажется, уже три года, и даже тогда, когда смолил по две пачки в день, это был никак не французский Житан без фильтра, а совсем даже американский Кент King Size[34]. И вообще, что за бред? Откуда взялась эта долбаная фляга, если должен быть флакон с Chivas Regal[35]?
Олег все-таки сел на кровати и, по инерции, в очередной раз затянувшись, взял со столика флягу. Сосуд понравился, не смотря на текущее не вполне адекватное состояние доктора Ицковича. Это было правильное вместилище для правильных мужских напитков. И содержание, таки, булькало где-то в серебряном "внутри", так что фляжка оказалась даже лучше, чем ему сразу показалось. Но мысли начали приобретать некое подобие четкости, только когда он добил весь оставшийся коньяк и закурил вторую сигарету.