И Соловово был с ними согласен. Инга же рвалась к заговорам. Когда в тридцатом начался процесс Промпартии, Соловово услышал много имен людей, мелькавших вокруг Инги... Он стал наблюдать за ней: она вся сжалась, почти не выходила из дому, была с ним как-то скорбно нежна, чего-то ждала. Он решил, что пришел момент поговорить.
— Инга,— сказал он,— ни тебе, ни твоим друзьям ничего тут не перевернуть. История против вас, сколько бы вы ни обличали тех, кто сейчас у власти... А шутить с ними — это смешно. С ними пробовали шутить люди посерьезнее, ты знаешь, чем это кончилось.
В том разговоре она поклялась, что больше не будет путаться ни в какие заговоры. И действительно, с тех пор политика кончилась.
Начались романы. Инга скрывала их, мучилась, но не могла жить иначе. Он принял это к сведению и начал смиряться с болью одиночества и отверженности. Она иногда спохватывалась, просила прощения, клялась в верности, в том, что все позади, но он не верил и больше не пускал ее в свой кабинет, в свои мысли.
Потом, когда за ним пришли, он запомнил ее взгляд. Это был взгляд любящей и раненной в самое сердце женщины. Но на письма ее в лагерь он не стал отвечать. Она писала до самого конца войны. А он молчал. Иногда она пыталась выяснить, почему он молчит, узнавала через лагерное начальство. Его вызвали для разговора, но он ничего не стал объяснять. Что могут понять посторонние люди?
Только к самой ночи был дан отдых. Палатки разбили у небольшой горной речки, стремительно певшей в узкой теснине. Горловой ее клекот всю ночь убаюкивал усталых людей. Соловово, измученный до полного безразличия ко всему, все же старался не спускать глаз с Алехи. Тот, наскоро поев, пошел к лошадям. Седой с трудом влез на выступ гольца, присел там в траве и следил за возчиком. Потом решил поговорить с ним. Легче понять, чем дышит человек, когда смотришь ему в глаза.
Они вошли в палатку. Закидывая полог, Соловово оглянулся! Лепехин дремал, упершись лбом в руки, держащие карабин. Алеха долго шуршал в темноте, раздеваясь, потом свернув самокрутку, спросил:
— Чего, Викентьич, сказать хотел? — спросил он, закуривая.
— Почему так гнали сегодня?
— Хорь на шурфы спешит.
— Скоро выйдем?
— Таким ходом — к завтрему, однако. К полудню.
— Ну, отроем мы золото, а потом? На что мы им?
«Вот сейчас решается твоя судьба, Алеха. Будь честен,— умолял Седой его беззвучно,— будь честен».
— Может, и кокнут,— медленно сказал Алеха.— Да ведь и мы не без голов. Али не так?
— Что предлагаешь?
— Командир есть, он сам решит,— лениво ответил Алеха и затих.
— Но ты-то понимаешь, что они не только нас, но и тебя кончат?
— Чего меня кончать.— сказал он после раздумья.— Проводник им до границы нужен. Хотя они все могут. Пришибут как зайца. Только не дрейфь, Викентьич, мы тоже не лыком шиты.
Соловово лежал в темноте и решал вопрос о жизни и смерти Алехи. Он уже решил его. Как-страшно убить человека, в лицо которому глядел... Нет, он еще подождет. Немного подождет. Еще можно.
Утром они снова двинулись в путь, шли быстрым шагом, дышать стало трудно. Соловово расстегнул гимнастерку почти до живота, но мошка немедленно изъела открытое место, пришлось застегнуться. Все тело чесалось. Лениво толкались в голове мысли.
— Викентьич,— требовательно спросил его Колесников, шагая рядом и глядя перед собой.— Рассказывай, кто продает?
— Пока ничего не могу сказать. Прошу, поговори с ребятами, они должны ждать моего знака.
— Ты ведешь себя, как самый паршивый интеллигент. Сейчас не время колебаться.
Соловово вспыхнул:
— Я веду себя как интеллигент, но не паршивый. Иначе вести себя просто не могу. И прошу одного: верить мне или не верить.
Колесников угрюмо нагнул голову, прикрытую шляпой накомарника. Сейчас он был похож на английского колониального солдата.
— Я тебе верю,— сказал он,— но кто? Шумов? Алеха? Порхов? Кто?
— Если веришь, договорись с двумя другими и скажи им, что, может быть, придется убить человека. Убить по моему сигналу, убить и спрятать, чтобы не вызвать подозрений. Могут они это сделать?
— Могут,— без раздумья сказал Колесников и повернул к нему голову. Его серые глаза с интересом и сомнением вглядывались в лицо Соловово.
