В это время наверху опять замаячила тень, и щелкнул снятый предохранитель.
— П-по мес-там! — заорал вдребезги пьяный Глист, извиваясь на обрыве.— Чтоб че-рез ми... чтоб у меня... спать, короче го-ря, по-ял?
— Давайте-ка по одному в обход и в палатку,— шепнул Колесников.
— Да он еще и пристрелит, сволочь,— пробурчал Нерубайлов.
— Эй,— крикнул снизу Колесников.— Хоря пришли!
— Я те пришлю!—завопил Глист.— Я те!..— он вдруг нелепо зашатался и рухнул.
— Эх, самое время их брать, однако,— выдохнул Чалдон,— надрались божьей водицы, не чуют ничо!..
— Пока в палатке соберемся, а там увидим,— шепнул Колесников.— Если остальные в том же состоянии...
Тотчас вниз по круче съехал Аметистов, защелкал затвором карабина.
— Спать, ну!
— Пошли! — позвал Колесников и молча полез вверх. За ним, шурша камнями, двинулись остальные. Алеха шел последним.
Хорь стоял незаметный в темноте, лишь огонек самокрутки иногда освещал его усмехающееся морщинистое лицо.
— Давай-давай,— шевельнулся он, заметив Алеху.— Спать надо, милок. Это ж, тебе не дома. У нас тоже служба.
Алеха, про себя проклиная бандита, побрел в палатку. Понял, что Хоря провести трудно. Хуже всего было то, что и водка не брала этого дьявола.
В палатке почти все уже лежали в спальниках. Он лег сверху, не скинув сапог. Был один план, его стоило обмозговать.
С конями Алеха был связан всю жизнь. Еще в двадцать первом году пришли они всей семьей на извозный двор односельчанина отца Карнаухова, владельца девяти пролеток. Мать стала помогать хозяйке по дому, отец сел за вожжи, а тринадцатилетний Алексей тоже приставлен был к делу: кормил лошадей, помогал на конюшне, чистил двор, рубил дрова.
Карнаухов Савел Парфентьич был мужик головастый. Нэп упал манной небесной на его захудалую после революций жизнь торговца и купца третьей гильдии. Теперь он развернулся в извозе, был требователен к своим работникам, но жилось им у Карнаухова в общем-то неплохо. И Алешка, заморенный недавним голодом, отупевший от ежедневной картофельной шелухи, даже растолстел, расправил плечи, забегал, с удовольствием поглядывая на сапоги, купленные отцом в получку.
Работа была интересная, и лошади у Карнаухова — одна к одной, а что насчет рысаков, то от них Алешка глаз отвести не мог, успевали впереди авто. Весело жил Алешка, весело и больно, потому что терзала его тоска. Выходила иногда во двор его одногодка — Сонька Карнаухова, такая же крутоскулая, как отец, голубоглазая, с тугим румянцем на скулах, с ярким ртом, с ломаной капризной темной бровью, и сердце мальца обрывалось.
Сонька знала, что нравится пареньку, и вскоре они начали встречаться. На третью неделю баловства застал их сам Карнаухов. Сначала Алеха был самолично хозяйской, рукой избит до крови, готовился уходить со двора. Отец и мать уже укладывали в узлы его вещи, как вдруг вышло прощение.
Хозяин свадьбу сыграл нешумную, но слух распустил широкий: дочка его вышла за трудящегося человека. Пришлось после этого Алешке вступить в профсоюз извозчиков, сесть на козлы. В двадцать девятом, когда вместо карнауховского дела образована была артель тамбовских извозчиков, он был там уже свой, хоть поначалу пришлые ребята и косились на зятя бывшего хозяина. Так и пошла у них с Сонькой жизнь. Для обзаведенья раньше еще купил им Карнаухов дом. Хоть половину потом отобрали, все же было у них не хуже, чем у людей: три маленькие комнатки с пузатой вечной мебелью. Буфет, комод, лампады у киота — хоть оба и не верили в бога, герань в горшочках на подоконниках, ситцевые веселые Занавесочки на слепых окошках.
Вокруг голодуха, строительство, пятилетка! Заем! Осоавиахим! А они ни о чем об этом не думали. Он целый день на работе: то возил клиентов, то по нарядам — грузы на заводы, а она хлопотала по хозяйству. И вот посреди такого уюта, счастья и надежд бросила его жена, ушла, сбежала, когда он был на работе, оставив записку: «Не ищи, нелюбый!» Как бык, оглушенный обухом, стоял он вечером в своей столовой и смотрел на косые, резко набросанные буквы. Вот оно как! Нелюбый, а он-то верил, вахлак!
Он не стал ее искать. Но вестей ждал, и они пришли. Узнал, что живет его Соня в Воронеже с большим начальником. Кто видел, говорит, что любит без памяти. Алеха запил.
