В тени регулирования. Неформальность на российском рынке труда (примечания)

Из приведенных определений видно, что «неформальная экономика» и «нелегальная экономика» – это непересекающиеся понятия: первая охватывает только разрешенные законом товары и услуги, производство которых отражается в Системе национальных счетов (СНС), тогда как второе – только запрещенные им товары и услуги (например, наркотики), производство которых в СНС не учитывается.

В свете этого едва ли удивительно, что в 1950–1970-е годы, когда разрабатывались первые экономические программы для развивающихся стран, западные эксперты «по умолчанию» распространяли на них собственные представления о преимуществах формальности – тем более, что в идеологической обстановке тех лет единственно эффективным агентом модернизации признавалось государство (иными словами – национальная бюрократия). Отсюда вполне логично следовал вывод, что неформальная занятость – это рудимент отсталости, подлежащий искоренению. В некоторых случаях такие рекомендации могли восприниматься буквально как прямое руководство к действию. Так, в 2005 г. по приказу президента Зимбабве Р. Мугабе в рамках программы «Выгоним мусор» бульдозеры сравняли с землей районы трущоб, где ютились беднейшие жители столицы страны Хараре. Как справедливо отмечали К. Харт и затем Э. де Сото, ирония заключалась в том, что, призывая правительства развивающихся стран к борьбе с неформальной экономикой, западные эксперты способствовали уничтожению того самого неформального или полуформального предпринимательства, которое на заре капитализма процветало в их собственных странах и из которого в свое время и выросла современная «формализованная» экономика [Hart, 2006]. Не менее парадоксально с этой точки зрения выглядит и ситуация внутри самой экономической теории. Действительно, функционирование неформальной экономики нередко описывается как ближайший аналог совершенной конкуренции [Lipton, 1984], которая в учебниках по экономической теории принимается за отправную точку и рассматривается как «норма». Однако она начинает преподноситься как «аномалия», как только экономисты приступают к выработке рекомендаций для правительств развивающихся стран.

Например, трудно представить себе полноценную жизнь без банковского счета и кредитной карты в Западной Европе или США.

См.: http://www.hse.ru/org/hse/wp/wp3

Тот или иной ответ тянет за собой соответствующие следствия для экономической и социальной политики. Скажем, если рынок труда интегрирован, а не сегментирован, и работник стоит перед выбором лучшего рабочего места, то борьба с бедностью прежде всего связана с инвестициями в работника, т. е. предполагает меры на стороне предложения труда. Более образованные и квалифицированные относительно легко перемещаются в формальный сектор и занимают там «хорошие» рабочие места. Если же рынок сегментирован и перемещения в «хороший» сектор ограничены, то политика должна фокусироваться на стороне спроса и стремиться к устранению искусственных барьеров на пути трудовой мобильности.

Применительно к развитым и развивающимся странам могут использоваться разные термины. Например, деление на ядро и периферию, первичный и вторичный, внутренний и внешний рынки труда чаще используется в работах по развитым странам, тогда как в работах по развивающимся странам речь чаще идет о капиталистическом и некапиталистическом, современном и традиционном секторах. Что касается дихотомии «формальный/неформальный», то хотя первоначально она возникла при изучении проблем развивающихся стран, со временем проникла и стала широко использоваться также и в исследованиях по развитым странам. Этот вариант терминологии может поэтому считаться наиболее общим и наиболее употребительным.

По мнению некоторых исследователей, неформальная занятость представляет собой не что иное как «стратегию выживания беднейших слоев населения» [Sudarshan, Unni, 2003].

Конечно, это выражение сильно упрощает реальную ситуацию, поскольку в нем предполагается, что заработная плата в неформальном секторе является постоянной, т. е. не зависит от числа занятых в этом секторе работников.

Эта логика применима не только к наемным работникам, но также к самозанятым, чей бизнес строится как неформальный. В этом случае аналогом низкого уровня производительности труда будет выступать низкая эффективность принадлежащих им предприятий. Эффективность (прибыльность) ниже определенной пороговой величины будет «выдавливать» такие предприятия в неформальность.

Возможно, этому условному примеру можно придать большую жизненную узнаваемость, если слово «работники» заменить в нем словами «самозанятые» или «мелкие предприниматели». Опыт показывает, что для многих мелких предпринимателей с низкой производительностью издержки формализации бизнеса, действительно, настолько перевешивают возможные выгоды, что они предпочитают оставаться «в тени».

Сходный результат будет получен и в том случае, если выгоды от формализации (в виде лучших гарантий занятости, более безопасных условий труда и т. д.) близки к категории люксовых благ, так что основной спрос на них исходит от работников с высокой производительностью, имеющих достаточно высокие доходы, тогда как работники с низкой производительностью, имеющие низкие доходы, предпочитают получать плату за свой труд «живыми деньгами», и сегодня, а не в будущем.

Подобно работникам, фирмы также могут становиться жертвами «исключения» из формального сектора и, подобно им, также могут «уходить» из него сами. Критическим параметром, от которого будет зависеть наличие у них формального или неформального статуса, точно так же оказывается уровень их производительности (эффективности).

Этот вывод согласуется с результатами опросов, проводившихся во многих развивающихся странах, которые показывают, что, отвечая на вопрос о причинах отказа от официальной регистрации, подавляющее большинство предпринимателей-неформалов ссылаются не на высокие издержки, которые она за собой влечет, а на то, что не видят в ней большого смысла [Perry et al., 2007].

На разных ступенях экономического развития меняются не только масштабы неформальной занятости, но и ее характер. В развитых странах она в большей мере связана с так называемой недекларируемой трудовой активностью, когда часть заработков (на основной или дополнительной работе) укрывается от налоговых органов, чем с присутствием в экономике большого числа предприятий без официальной регистрации. В развивающихся странах главным источником неформальной занятости выступают незарегистрированные предприятия мелкого и мельчайшего бизнеса, полностью выпадающие из зоны надзора и контроля со стороны государства. Постсоциалистические страны занимают в этом отношении промежуточное положение. С одной стороны, трудовые отношения даже в крупнейших компаниях этих стран отличаются высокой степенью деформализации, так что масштабы недекларируемой трудовой активности, связанной с уклонением от налогов, оказываются в них намного больше, чем в развитых странах. С другой стороны, в некоторых из них существуют обширные сегменты рынка труда, которые связаны с деятельностью мелкого и мельчайшего бизнеса, полностью выключенного из системы формальных институтов, и которые нередко оказываются сопоставимы по своей величине с аналогичными сегментами рынков труда в развивающихся странах. Поскольку переходные экономики сильно различаются по уровню экономического развития, то и соотношение между обеими компонентами неформальности заметно варьируется.

В то же время повышение МЗП способно сокращать масштабы частичной деформализации в виде недекларируемых заработков. Речь идет о практике, когда с целью уклонения от налогов фирмы ограничиваются оплатой работников по законодательно установленным минимальным ставкам, а все, что сверх этого, доплачивают им наличными в «конвертах». В такой ситуации рост МЗП будет обеспечивать увеличение декларируемой части заработков, с которой уплачиваются налоги.

См.: [Заработная плата в России, 2007].

Однако если иностранные компании устанавливают повышенную заработную плату, то они могут втягивать местные фирмы в гонку зарплат, тем самым негативно влияя на совокупный спрос на труд в формальном секторе. Аналогичный эффект могут оказывать и крупнейшие национальные компании, пользующиеся монопольным положением и/или поддержкой государства. Такая ситуация характерна для многих развивающихся стран.

Из идеи взаимодополняющих взаимодействий игроков, создающих сильные обратные связи и влияющих на формирование социальных норм, исходили Дж. Эрл и К. Сабирьянова [Earle, Sabirianova-Peter, 2002; 2009]. Они использовали такой подход при исследовании эволюции практик неформального поведения на российском рынке труда на примере распространения долгов по заработной плате в России середины 1990-х годов. В их модели – два устойчивых равновесия (все трудовые контракты в части своевременности оплаты соблюдаются и все нарушаются) и одно неустойчивое с промежуточным уровнем соблюдения контрактов. Прохождение «переломного момента» связано с критическим нарастанием массы «фирм-неплательщиков», после чего движение к устойчивому состоянию нарушения контрактов ускоряется.

В рамках СНС термин «предприятие» используется в широком смысле для обозначения любых экономических единиц, вовлеченных в производство товаров и услуг для продажи или обмена по бартеру [Hussmanns, 2004].

Различие между этими критериями можно проиллюстрировать на примере работников-индивидуалов (own-account workers): при использовании количественного критерия все они автоматически получают «прописку» в неформальном секторе, при использовании регистрационного – только те из них, чья деятельность протекает без официальной регистрации [ILO, 1993].

В «эталонных» определениях МОТ, приводимых в работе Г. Хуссманнса, для выявления неформальных работников среди самозанятых используются (одновременно) три критерия – юридическая форма, размер предприятия и показатель регистрации, а для их выявления среди работающих по найму два – юридическая форма и размер предприятия [Hussmanns, 2004]. В результате среди первых «неформалами» признаются занятые на частных неинкорпорированных предприятиях с определенной (минимальной) численностью работников, ведущие деятельность без официальной регистрации, а среди вторых – занятые на частных неинкорпорированных предприятиях с определенной (минимальной) численностью работников.

В публикациях МОТ оценки неформальной занятости продолжают рассчитываться только для несельскохозяйственного сектора экономик соответствующих стран (см., например: [ILO, 2011]).

Среди экспертов МОТ в 2000-е годы также возобладало весьма критическое отношение к понятию неформального сектора: «… термин «неформальный сектор» является неадекватным, если не сказать вводящим в заблуждение, так как он не отражает динамических, неоднородных и сложных аспектов данного явления, которое на деле не представляет из себя никакого «сектора», понимаемого как некая особая группа отраслей или видов экономической деятельности» [ILO, 2002а].

В соответствии с методологией СНС-1993, рабочее место или работа «определяется как некий договор в явной или неявной форме, заключаемый между конкретным лицом и институциональной единицей на выполнение определенной работы за оговоренную плату в течение установленного срока или до дальнейшего уведомления», см.: [СНС93, гл. XVII, параграф 17.8].

То, что за отправную точку были приняты рабочие места, а не работники, связано с тем, что один работник может занимать одновременно несколько разных рабочих мест.

Важно при этом оговориться, что всевозможные формы собственно криминальной активности в понятие неформальной экономики не входят. Когда речь идет о неформальных работниках, то имеются в виду работники, которые заняты легальными видами деятельности (т. е. участвуют в производстве легальных товаров и услуг), но чья занятость ускользает (полностью или частично) из-под контроля и надзора государства – не фиксируется и не регулируется его органами. Если в этом случае и возникают какие-либо нарушения, то они оказываются связаны не с содержанием деятельности таких работников, а с несоблюдением ими или их работодателями формальных требований, предусматриваемых для них действующим законодательством (такими как регистрация, лицензирование, уплата налогов, перечисление взносов в социальные фонды, заключение трудовых договоров в письменной форме и т. д.).

В этом смысле можно было бы сказать, что концепция «неформального сектора» была не вытеснена, а скорее поглощена более общей концепцией «неформальной занятости». В методологических разработках МОТ специально подчеркивается, что показатели неформальной занятости и занятости в неформальном секторе должны оцениваться и использоваться параллельно и одновременно [Hussmanns, 2004].

Помогающие семейные работники квалифицируются как неформально занятые, поскольку обычно они трудятся без письменного контракта и на них не распространяется действие трудового законодательства, коллективно-договорного регулирования и т. д. [Hussmanns, 2004].

Работники, производящие такую продукцию полностью или частично для продажи на рынке, учитываются как при оценке численности неформально занятых, так и при оценке численности занятых в неформальном секторе – ячейка 3.

В этом смысле «производственный» подход можно рассматривать как частный случай «легалистского» подхода, при котором за точку отсчета берется одна специфическая отрасль права, а именно – законодательство о предпринимательской деятельности. Де-факто при его использовании занятость в секторе экономики, где оно выполняется, рассматривается как формальная, а где нет – как неформальная.

Отметим, что наличие письменного контракта не является обязательным во многих развитых странах. Это затрудняет использование контрактного критерия при сопоставлениях [Andrews et al., 2011].

В российских условиях эта проблема является, по-видимому, особенно острой, поскольку, по сложившейся практике, взносы в социальные фонды перечисляются предприятиями без прямого участия работников. В большинстве других стран работники, как можно ожидать, должны обладать достаточно достоверной информацией об уплате хотя бы той части взносов, которую осуществляют они сами.

Важно отметить, что обсуждаемые оценки МОТ относятся ко всем самозанятым без их деления на формальных и неформальных.

Важно отметить, что в отличие от данных МОТ эти показатели рассчитывались для всей, а не только сельскохозяйственной занятости.

Очень высокие оценки для Ирландии и Великобритании объясняются, по-видимому, особенностями трудового законодательства этих стран. В них закон не требует от работодателей обязательного заключения с работниками трудовых контрактов. Что касается выдачи работникам альтернативного документа, именуемого «условия занятости», то и она может осуществляться в течение одного-двух месяцев после фактического найма, причем многие работодатели пропускают и эти сроки. В результате большое число работников трудятся без какого-либо официального оформления и поэтому могут рассматриваться как занятые на неформальной основе.

Стоит отметить, что часть этого прироста может быть статистическим артефактом, связанным с изменением формулировки самого вопроса. Если до 2003 г. соответствующая подсказка в анкетах ОНПЗ формулировалась как «по найму у физических лиц», то затем она была уточнена и стала звучать несколько иначе – «по найму у физических лиц, у индивидуальных предпринимателей».

Первоначальная версия методологии ОНПЗ предполагала отнесение самозанятых, чья деятельность протекает на предприятиях со статусом юридического лица, к формальному сектору [Горбачева, Рыжикова, 2002]. Но и она не предусматривала использования более широкого критерия – наличия официальной регистрации независимо от того, как юридически оформлен тот или иной бизнес. Что касается работающих по найму, то по отношению к ним никакие дополнительные критерии (размерный или регистрационный) никогда не применялись. Добавим, что на момент подготовки рукописи книги обсуждалось введение критерия численности занятых для ПБЮЛов, использующих наемный труд.

Более того, при введении критерия размерности данные ОНПЗ не обнаруживают никакого устойчивого тренда к расширению занятости в неформальном секторе. Согласно скорректированным таким образом оценкам, как в начале, так и в конце 2000-х годов уровень занятости в нем находился вблизи отметки 9 %.

См. ежегодные издания под названием «Среднегодовая численность занятых по видам экономической деятельности и формам собственности за… год» (в составе баланса трудовых ресурсов). Росстат и ГМЦ, разные годы.

Он, например, использовался в исследовании В. Гимпельсона и А. Зудиной [Гимпельсон, Зудина, 2011], составившем основу главы 3 настоящей книги.

Строго говоря, отчетность предприятий содержит информацию не о том, какова численность занятого на них персонала, а о том, каким числом рабочих мест (в эквиваленте полного рабочего времени) они располагают. (Дело в том, что, по методологии Росстата, при оценке количества замещенных рабочих мест большинство работников учитываются не как целые единицы, а пропорционально отработанному ими времени.) Это ведет к занижению численности занятых в корпоративном секторе.

В этой работе приводились также альтернативные оценки, рассчитанные по данным обследования Московского центра Карнеги (2000 г.) и Национального обследования благосостояния и участия населения в социальных программах (2003 г.). В первом случае охват работников неформальной занятостью составил около 4 %, во втором – примерно 5 % [Синявская, 2005].

Стоит отметить, что в РМЭЗ при выделении нерегулярной (случайной) занятости используется более длительный референтный период, чем тот, что принят при проведении стандартных обследований рабочей силы, – месяц вместо недели. При исключении лиц, занимающихся только подработками и не имеющих регулярной занятости, уровень неформальной занятости снижается примерно до 15 %.

В главе 4 мы также используем данные дополнительно модуля РМЭЗ за 2009 г., но анализируем их исходя из более широкого определения неформальной занятости.

Стоит также отметить, что показатели неформальной занятости оценивались М. Хазансом по отношению не к общей численности занятых, а к численности экономически активного населения [Hazans, 2011]. При пересчете на занятое население полученная им оценка увеличивается примерно на 1 п.п.

Астрономически высокая оценка уровня неформальной занятости для России по состоянию на 1998 г. -42,2 % – содержится в известной работе по теневой экономике Ф. Шнайдера и Д. Энсте [Schneider, Enste, 2002]. Однако она получена с использованием неконвенциональной методологии и едва ли может рассматриваться как сколько-нибудь реалистическая.

Напомним, 17-я МКСТ признала, что содержательное значение неформальной занятости варьируется между странами и, соответственно, статистика должна учитывать национальные обстоятельства и приоритеты [Hussmanns, 2004].

В последующих главах книги мы стремились использовать методологически как можно более близкие определения неформальной занятости. Но даже они, как убедится читатель, нередко приводят к заметно различающимся оценкам.

До 1999 г. обследование проводилось раз в год, а данные за 2012 г. на момент подготовки этой главы были недоступны.

См.: [Методологическое руководство… Росстат. 2002]. Это определение, в свою очередь, базируется на рекомендациях 15-й Международной конференции статистиков труда. Подробное обсуждение используемых исследователями и статистиками определений дано в предыдущих главах.

В приведенной методологии под занятостью в неформальном секторе понимается занятость на предприятиях неформального сектора. Таким образом, из рассмотрения исключается неформальная занятость на предприятиях формального сектора – т. е. без оформления договора или контракта.

Согласно данным РМЭЗ за 2009 г., на формальных предприятиях около 5 % работавших не имели трудового контракта.

К таким, например, могут относиться работники, которым в нарушение действующих законов задерживают заработную плату, не предоставляют положенный отпуск или, например, выплачивают часть вознаграждения в конверте.

По методологии ОНПЗ [Труд и занятость в России, 2011, с. 31].

Падение уровня занятости в неформальном секторе среди сельского населения является статистическим артефактом, связанным с изменением методологии расчета показателя занятости в домашних хозяйствах.

Под самозанятыми понимались занятые на индивидуальной основе, занятые в фермерских хозяйствах и предприниматели, не имеющие статуса юридического лица.

Под самозанятыми понимались занятые на индивидуальной основе, занятые в фермерских хозяйствах и предприниматели, не имеющие статуса юридического лица – таким образом были исключены занятые в домашнем хозяйстве производством сельскохозяйственной продукции для реализации.

Тест Хаусмана дает формальное подтверждение тому, что модель с фиксированными эффектами в данном случае предпочтительнее пула и модели со случайными эффектами.

Обе переменные дефлированы с помощью годовых региональных ИПЦ.

При этом величина логарифма ВРП будет негативно связана с уровнем неформальности!

Разработано авторами данной главы совместно с X. Леманном и А. Зайцевой.

Согласно данным сплошного обследования Росстата в 2010 г., в среднем у одного ПБОЮЛа было занято менее трех работников, что ниже порога в пять человек, который часто используется в рамках производственного определения. См.: http://www.gks.ru/free_doc/new_site/business/prom/small_business/obsled_ras/toml/obsled-toml.pdf

Вопрос из анкеты РМЭЗ о предоставляемых предприятиями социальных льготах включает 11 позиций. К числу обязательных мы относили три типа социальных льгот: оплату очередных отпусков, оплату больничных листов и оплату отпусков по беременности, родам и уходу за детьми до трех лет.

Вторую составляющую можно интерпретировать как результат межсекторных различий в правилах зарплатообразования, связывающих производительные характеристики работника с его итоговым заработком.

Однако надо иметь в виду, что существуют различные подходы к реализации декомпозиции. Подробно о методологии декомпозиции см.: [Firpo et al., 2011].

Мы используем модуль cdeco для Stata, разработанный авторами работы [Chernozhukov et al., 2012].

Дело в том, что в соответствии с методологией ISCO большинство самозанятых (мелких предпринимателей и т. п.) попадают в группу руководителей просто по определению.

Мы не приводим соответствующие таблицы ради экономии места.

Это меньше, чем средняя зарплата в IV квартале 2009 г. по данным Росстата (19,2 тыс. в ноябре). Есть три основных объяснения для этих различий в оценках. Во-первых, публикуемая Росстатом цифра характеризует среднюю заработную плату до уплаты налогов, а после уплаты она составила бы 16,7 тыс. руб. Во-вторых, оценка Росстата относится только к занятым на крупных и средних предприятиях, исключая из расчета значительную (около трети всех занятых) – и потенциально менее оплачиваемую – часть рабочей силы. С учетом этих двух обстоятельств различия между оценками Росстата и РМЭЗ могут оказаться не столь значительными. Кроме того, Росстат оценивает среднюю заработную плату для организаций как частное от деления всего фонда заработной платы на суммарную численность занятых в этих организациях, после чего происходит дальнейшее усреднение этих значений. В условиях сильно выраженной скошенности в распределении заработков внутри организаций средние оценки могут формироваться под влиянием небольшого числа высокооплачиваемых работников, что сдвигает средние оценки вверх. В РМЭЗ высокооплачиваемые работники, по-видимому, недопредставлены, что, наоборот, может смещать оценки вниз.

Величина разрыва в процентах определяется по формуле (е^>D– 1) 100 %, где D – коэффициент при дамми-переменной.

См.: обзор литературы в работе: [Neumark, Wascher, 2008].

По величине повышения уровня МЗП в номинальном выражении близким аналогом могут служить Венгрия [Kertesi, Kollo, 2003] и Индонезия [Rama, 2001]; в реальном выражении – только Индонезия.

В работе Е. Кобзарь [Кобзарь, 2009] впервые прозвучала постановка исследовательского вопроса о том, что единый федеральный МРОТ может оказывать разное влияние на чрезвычайно гетерогенные региональные рынки труда. В работе представлены оценки эффектов МЗП на занятость и безработицу, однако к представленным результатам следует относиться с большой осторожностью из-за методологических проблем. Кроме того, в этой работе использовались годовые региональные данные по МЗП, уровням занятости и безработицы, которые могли просто не позволить обнаружить эффекты МЗП, так как приспособления к этим повышениям МЗП могли происходить в пределах одного календарного года. В исследовании А. Лукьяновой [Lukiyanova, 2011] предпринималась попытка оценить эффект от повышений федерального МРОТ на неравенство в заработной плате, однако возможное влияние на занятость и безработицу, и тем более на занятость в неформальном секторе, не исследовалось и не обсуждалось.

Меню потенциально возможных действий работодателя в ответ на повышение МЗП на самом деле гораздо шире. Например, фирмы могут поднять цены [Lemos, 2008; Neumark, Wascher, 2008, ch. 7], сократить неденежные составляющие вознаграждения [Simon, Kaestner, 2003] или сократить вложения в подготовку работников на рабочих местах [Acemoglu, Pischke, 1999; Neumark, Wascher, 2008, ch. 6]. Исследование этих альтернатив выходит далеко за рамки данной работы.

Случай российских моногородов является крайним проявлением такой монопсонии.

Другой аргумент в пользу того, что сокращения занятости после введения МЗП может не произойти, исходит из теории эффективной заработной платы [Rebitzer, Taylor, 1995]. Повышение заработной платы, вызванное введением/повышением МЗП, может мотивировать работника повысить и производительность своего труда, так что работодателю будет вполне выгодно не расставаться с таким работником.

Отметим, что еще ранее двухсекторная модель рынка труда была предложена Дж. Харрисом и М. Тодаро [Harris, Todaro, 1970] для анализа миграции из сел в города в развивающихся странах. Ее предпосылки и предсказания качественно практически не отличаются от двухсекторной модели рынка труда с регулируемым и нерегулируемым сектором для развитых стран.

Ожидаемая заработная плата в регулируемом секторе может также учитывать возможность получения пособия по безработице. Таким образом, условие равновесия можно представить как

W_>2= pМЗП + (1 – p)UB,

где UB – величина пособия по безработице [Gramlich, 1976].

Здесь и далее, говоря о введении МЗП, мы имеем в виду ее установление на «связывающем» (binding) работодателей уровне. Понятно, что сам факт существования МЗП может не оказывать никакого влияния, если ее уровень очень низкий и для фирм нечувствительный.

Оценка степени соблюдения законодательства представляла собой в данном случае не просто долю охваченных работников, получающих ЗП на уровне не ниже существующей МЗП, а рассчитывалась как отношение суммы числа работников, заработная плата которых после повышения МЗП выросла до ее уровня или выше, и числа уволенных из-за повышения МЗП работников, к числу тех работников, кто до повышения МЗП получал ниже ее уровня. Таким образом, процент брался от тех работников, заработная плата которых была ниже будущей МЗП (подробнее см.: [Ashenfelter, Smith, 1979]).

Понятно, что в таком случае неформальная занятость определяется исходя из одного из возможных легалистских критериев, а именно – как наем без соблюдения законодательства о МЗП.

В литературе принято выделять несколько возможных объяснений этому факту. Например, если работники формального сектора выступают покупателями товаров и услуг, произведенных в формальном секторе, то рост МЗП ведет к росту спроса на эти товары и услуги, что увеличивает спрос на труд в неформальном секторе и в итоге приводит к росту заработных плат в нем. Другое возможное объяснение состоит в том, что заработные платы в формальном секторе являются ориентиром для заработных плат в неформальном секторе. Они задают некую планку, относительно которой неформально занятые могут «торговаться» о своей заработной плате с работодателем. Вместе с тем, Г. Джиндлинг и К. Террел [Guindling, Terrell, 2009] отмечают, что эффект маяка может зависеть от используемого определения неформального сектора. Обычно работы, понимающие под неформальным сектором только самозанятость, его не обнаруживают.

Однако на практике величина МРОТ никогда не достигала величины прожиточного минимума (см., например, табл. 1 в работе Е. Кобзарь [Кобзарь, 2009]).

Это привело к тому, что в сентябре 2007 г., несмотря на рост федерального МРОТ на 110 %, в территориях, где применялись северные коэффициенты, МЗП фактически возросла гораздо меньше. Например, в территориях, где применялся коэффициент два, МЗП до сентября 2007 г. составляла 2200 руб., поэтому ее прирост после повышения составил лишь 100 руб., или менее 5 % (!). Этот факт отмечался ранее в работе Е. Кобзарь (2009).

Автор признателен О. В. Ольшанской за предоставленные данные.

Отметим, из-за того, что в эту статистику не попадают микропредприятия, уровень заработной платы на которых традиционно ниже, мы можем переоценивать ее уровень и тем самым недооценивать фактическую степень «тяжести» МЗП.

Финансовый кризис, а также второе подряд сильное повышение федерального МРОТ практически блокировали применение РМЗП. Регионы стали воздерживаться от принятия на себя повышенных обязательств. Если в IV квартале 2008 г. около 60 % регионов имели собственные МЗП, то в I квартале 2009 г. их доля сократилась до 30 %.

С 2009 г. ОНПЗ стало проводиться ежемесячно, что позволяет использовать ежемесячные данные по неформальной занятости. Однако для сохранения размерности данных и сопоставимости методологии в 2009 и 2010 гг. мы также пользуемся информацией по состоянию на середину каждого квартала.

В 2011 г., согласно имеющимся данным, доля занятых в неформальном секторе начала восстанавливаться после спада в 2010 г., а в 2012 г. продолжила свой рост.

Среди других возможных показателей степени «тяжести» МЗП для работодателей в литературе использовались номинальная МЗП, реальная МЗП, доля работников с уровнем заработных плат между старой и новой МЗП (fraction affected), а также доля работников, получающих заработные платы в некоторой окрестности уровня МЗП (fraction at или spike). Недостаток номинальной МЗП очевиден – этот показатель не учитывает эрозию МЗП с течением времени вследствие инфляции. Реальная МЗП, скорректированная на изменения в ценах, избавлена от этого недостатка, но она (так же как и номинальная МЗП) не способна характеризовать, в какой мере текущий уровень МЗП «тяжел» для работодателей. В межрегиональном исследовании при условии значительных различий в уровне производительности труда между регионами этот недостаток является критичным. Что касается двух последних показателей, то они скорее применимы для анализа отдельных повышений МЗП, чем для анализа панельных данных по регионам на достаточно длительных временных интервалах. Проблема состоит также в том, что для построения этих показателей требуются регулярные данные о распределении заработных плат на уровне регионов, которые обычно не доступны исследователям. В нашем исследовании мы попытались построить приблизительные оценки для доли работников, получающих заработную плату ниже будущего уровня МЗП (и выше текущего уровня МЗП) для всех регионов. Для этого мы использовали данные о распределении заработных плат, получаемые на основе выборочных обследований предприятий, проводимых Росстатом в апреле каждого года (в апреле 2008 г. обследование не проводилось). Мы оценили корреляции между этой долей и месячными индексами Кейтца, используемыми нами, на кросс-секциях регионов, с апреля текущего года по март следующего года. Во всех случаях коэффициенты корреляции находятся в диапазоне 0,7–0,9.

Экзогенность исчезает в случае установления регионами собственных МЗП, что мы обсудим ниже.

Отметим, что в оригинальной работе [Neumark, Wascher, 1992] авторы не пробовали использовать лагированные значения средней заработной платы, видимо, из-за того, что каждый год у них был представлен наблюдением только за один месяц (май). В этом случае лаг в средней заработной плате в один период равен одному году, тогда как у нас лаг в один период равен одному месяцу.

Данный показатель доступен только начиная с 2007 г.

Данные Законы содержат «предостережения» от предварительного (адаптационного) понижения заработной платы. Статья 5 каждого из Законов гласит: «В связи с принятием настоящего Федерального закона не допускается снижение тарифных ставок, окладов (должностных окладов), ставок заработной платы, а также компенсационных выплат (доплат и надбавок компенсационного характера, в том числе за работу в условиях, отклоняющихся от нормальных, работу в особых климатических условиях и на территориях, подвергшихся радиоактивному загрязнению, и иных выплат компенсационного характера), установленных до дня вступления его в силу». Даже если предположить, что инфорсмент этого положения достаточно же́сток, многие предприятия могли понижать заработные платы через сокращение переменной части, не затрагивая тарифные части или оклады и привязанные к ним компенсационные выплаты. Таким образом, возможность предварительного приспособления работодателей к повышениям МРОТ в 2007 и 2009 гг. через понижение заработных плат исключить нельзя. Адаптация занятости могла также происходить через замораживание или сокращение найма.

В ноябре 2007 г. в Вологодской области было принято решение поднять уровень МЗП до 3300 руб. (примерно на 40 % выше федерального МРОТ, равного на тот момент 2300 руб.), но это повышение было введено «задним числом», с 1 сентября 2007 г. Схожим образом в феврале 2009 г. произошло повышение МЗП в Санкт-Петербурге до 6200 руб. (примерно на 40 % выше федерального МРОТ, равного на тот момент 4330 руб.), однако это повышение было введено с 1 января 2009 г.

Региональные МЗП в данном случае будут все равны МРОТ без корректировки на региональные коэффициенты, так как такая корректировка была отменена с сентября 2007 г. Федеральным законом № 54-ФЗ.

Для выявления таких наблюдений рассчитывается разница между коэффициентом регрессии, когда i-е наблюдение включено в выборку, и коэффициентом, когда i-ое наблюдение исключено из выборки (dfbeta). Эта разница делится затем на оценку стандартной ошибки коэффициента. Далее из регрессии исключаются dfbeta > 1.

Рост индекса Кейтца на 10 п.п. вполне соответствует тому, что можно было наблюдать на данных в рассматриваемый период. С августа по сентябрь 2007 г. индекс Кейтца в целом по России вырос примерно на 8 п.п., а с декабря 2008 г. по январь 2009 г. – примерно на 15 п.п. При этом во многих регионах рост индекса был выше, чем в целом по России.

Результаты А. Муравьева и А. Ощепкова [Muravyev, Oshchepkov, 2013] указывают на возможность предварительного приспособления к повышениям федерального МРОТ, о которых было известно как минимум за три месяца до момента фактического повышения. Величина эффекта составляет примерно треть от приспособления, происходящего через квартал после фактического повышения.

Отметим также, что высокий средний уровень заработной платы может быть следствием того, что существует небольшая доля предприятий с высокими заработными платами. Использование медианной заработной платы вместо средней могло бы привести к дополнительному сокращению знаменателя в индексе Кейтца.

Качественно похожий результат был получен для ряда развивающихся стран – Бразилии [Carneiro, 2004; Lemos, 2009], Индонезии [Comola, Mello, 2011] и Никарагуа [Alaniz et al., 2011].

См., например: [Basil et al., 2012].

Мы принимали во внимание только работы, содержащие какие-либо оценки влияния МЗП на занятость.

Данная глава переведена А. Лукьяновой.

Как объясняется ниже, эти оценки следует считать нижней границей эффекта. В то же время мы не находим доказательств того, что налоговая реформа оказала воздействие на занятость неформальных предпринимателей и неформальную занятость на второй работе, см. табл. 8.

Данная работа также вносит вклад в более обширную литературу, посвященную введению плоских налоговых шкал (например: [Keen et al., 2008]).

Согласно этим оценкам, доля скрытой экономики в России составляет около 40 % ВВП.

Эта классификация основана на следующем вопросе из анкеты РМЭЗ – НИУ ВШЭ: «Скажите, пожалуйста, на этой работе Вы работаете на предприятии, в организации? Мы имеем в виду любую организацию, в которой работает более одного человека, независимо от того, частная она или государственная. Например, любые учреждения, заводы, фирмы, колхозы, совхозы, фермерские хозяйства, магазины, армию, государственные службы и прочие организации». Среди занятых на предприятиях к предпринимателям были отнесены те, кто ответил положительно на следующие два вопроса: «Вы лично являетесь владельцем или совладельцем предприятия, на котором Вы работаете?» и «Как Вы считаете, на этой работе Вы занимаетесь предпринимательской деятельностью?». Для разделения занятых не на предприятиях на предпринимателей и наемных работников использовался вопрос: «На этой работе Вы занимаетесь…? (а) предпринимательством или индивидуальной трудовой деятельностью или (б) Вы работаете на частное лицо».

Соответствующий вопрос звучит так: «Скажите, пожалуйста, Вы оформлены на этой работе официально, т. е. по трудовой книжке, трудовому соглашению, контракту?». Этот вопрос не задавался в раунде Х (2001 г.).

Вопрос об официальном оформлении на второй работе звучит точно так же, как для основной работы. Он также не задавался в раунде Х.

Этот вопрос задавался во всех раундах.

Например, Леманн и Пиньятти [Lehmann, Pignatti, 2007] используют похожее определение для Украины. См. дискуссию о достоинствах и недостатках различных определений в работах [Swaminathan, 1991; Portes, Schauffler, 1993].

Поскольку мы анализируем неформальность по трем местам работы в отдельности, то некоторые индивиды могли быть учтены как неформально занятые больше одного раза.

После вопроса о средних заработках по основному месту работы в анкете задавался вопрос: «Как Вы думаете, какой процент этих денег был проведен официально, т. е. с них работодателем были уплачены налоги?». Про другие места работы этот вопрос не задавался.

См. таблицы с детальным описанием профессиональной и отраслевой структуры неформальной занятости в препринте [Slonimczyk, 2011].

Некоторые вопросы о второй работе не были включены в раунд XVIII (2009 г.). В этих случаях мы приводим данные по самому позднего году, когда задавались соответствующие вопросы. См. примечания к таблице.

Эти данные взяты из раунда XVII (2008 г.).

Группа неформальных предпринимателей на 95 % состоит из самозанятых, поэтому мы не приводим описательные статистики по этой группе. В то же время около 50 % неформально занятых по найму работают на предприятиях.

Медианный размер предприятия для неформально занятых по найму составляет всего 10 работников. Для всей выборки медиана равна 50.

Среди неформально занятых по найму оплачиваемые отпуска в течение последних 12 месяцев имели всего 8,6 %.

Эти обозначения введены, чтобы не путать эти работы с «основной работой» и «второй работой», которые определяются по основной анкете.

Это пороговое значение рассчитано следующим образом: 3625 = (50000/12) х (1–0,13).

Максимальная выгода от реформы равна (4800–3168) X 0,13 ≈ 212 руб.

Точнее, налоговая реформа привела к сокращению уровня неформальной занятости по отношению к альтернативной оценке (counterfactual), построенной на базе контрольной группы. Как видно из рисунка, эффект реформы был недостаточно сильным, чтобы переломить общий тренд к росту неформальности.

Этот подход рекомендуется использовать при оценивании методом DID [Bertrand et al., 2004].

В целях экономии места не приводятся оценки по остальным переменным, включенным в уравнение.

Формулировка вопроса: «Сколько всего денег в течение последних 30 дней Вы лично получили? Пожалуйста, посчитайте все: зарплату, пенсии, премии, прибыли, пособия, материальную помощь, случайные заработки и другие денежные поступления, в том числе и в валюте, но валюту переведите в рубли».

На практике условие о пересечении совместных распределений наблюдаемых переменных означает, что при расчете оценок по методу M-DID используется информация только по тем индивидам из контрольной группы, чьи наблюдаемые характеристики близки к характеристикам одного или нескольких индивидов из группы воздействия. В оценках, полученных регрессионными методами, напротив, используются все наблюдения из контрольной группы.

Мы использовали среднее по 10 ближайшим соседям. Мы также экспериментировали с процедурой кернел-мэтчинга – результаты получаются практически идентичными, но сами расчеты занимают намного больше времени. Поэтому мы остановились на методе ближайшего соседа. Индексы соответствия рассчитывались по логит-модели с включением всех постоянных во времени и изменяющихся во времени контрольных переменных (так же как в МНК-регрессии из табл. П6-8). Мэтчинг производился по значению индекса. Для получения оценок использовалась пользовательская программа psmatch2 для Статы, написанная Левеном и Сьянези (Leuven and Sianesi).

Детализированные группы воздействия соответствуют следующим налоговым интервалам: 50-100 тыс. руб., 100–150 тыс. руб., 150–300 тыс. руб. и свыше 300 тыс. руб. в год (см. также табл. П6-6).

См. подробнее в примечаниях к табл. П6-11.

Этот подход был предложен в работе [Gorodnichenko et al., 2009], см. также: [Duncan, Sabirianova-Peter, 2009].

Для экономии места полные результаты не приводятся.

В работе [Duncan, Sabirianova-Peter, 2009] рассматривается эффект реформы на общий уровень занятости (без выделения формальной и неформальной занятости). Используя ту же методологию, они приходят к выводу о том, что ожидаемая вероятность нахождения работы в пореформенный период была значимо выше для индивидов из группы воздействия. Оценка эффекта находится в диапазоне от 0,09 до 0,14 в зависимости от того, используется выборка мужчин или женщин. Однако для получения подобных оценок необходимо экстраполировать значения доходов для индивидов, не имевших работы в пореформенный период, с тем, чтобы приписать их к контрольной группе или к группе воздействия. При оценке эффекта для новых занятых, получивших работу в пореформенный период, в этой процедуре нет необходимости.

Например, в своей аргументации Леманн и Пиньятти придают очень большое значение крайне низкому (почти нулевому) обороту между формальной самозанятостью, с одной стороны, и неформальной занятостью по найму и безработицей, с другой. На российском рынке труда этот оборот оказывается достаточно активным. (Скажем, поток, направляющийся из неформальной наемной занятости в формальную самозанятость, даже превосходит по интенсивности поток, направляющийся из нее в формальную наемную занятость.)

Однако данная модель не учитывает влияния ненаблюдаемых индивидуальных характеристик (например, предпочтений или способностей). Их учет может потенциально сильно повлиять на итоговые выводы и, скорее всего, дать дополнительные аргументы в пользу интегрированной, а не сегментированной картины российского рынка труда.

Мы не обсуждаем здесь влияние индивидуальных характеристик на выбор статуса на рынке труда, поскольку это напрямую не связано с центральным вопросом главы – мобильностью.

Отметим, что учет ненаблюдаемых индивидуальных характеристик в рамках модели со случайными эффектами дает картину еще большей мобильности [Slonimczyk, Gimpelson, 2013].

Необходимость рассчитывать АРЕ связана с тем, что коэффициенты при показателе типа занятости не характеризуют полное влияние последнего на заработки. Это влияние складывается как из прямого эффекта типа занятости, так и опосредованного рабочим временем и представляет собой частную производную логарифма заработной платы по типу занятости. Значение же этой производной будет зависеть от продолжительности рабочего времени. АРЕ усредняет получаемые значения.

Обратим внимание, что, если мы не контролируем тщательным образом отработанное рабочее время, переход из формальной занятости по найму в нерегулярную активность сопровождается сильным проигрышем в заработках.

В случае с нерегулярными работниками возможна иная функция полезности: не максимизация заработка при заданных ограничениях рабочего времени, а минимизация рабочего времени, необходимого для получения определенного дохода. В качестве примера такого подхода Г. Фарбер приводит нью-йоркских таксистов [Farber, 2005].

Для выделения этой группы использовались два вопроса из анкеты РМЭЗ: во-первых, вопрос о наличии в настоящее время работы и, во-вторых, вопрос: «Скажите, пожалуйста, на этой работе Вы работаете на предприятии, в организации? Мы имеем в виду любую организацию, в которой работает более одного человека, независимо от того, частная она или государственная. Например, любые учреждения, заводы, фирмы, колхозы, совхозы, фермерские хозяйства, магазины, армию, государственные службы и прочие организации». Все те, кто имел работу (включая тех, кто на момент опроса находился в различных отпусках) и не ответил утвердительно на второй вопрос, считались занятыми не на предприятиях.

Для выделения этой группы использовались два следующих вопроса: во-первых, вопрос о наличии в настоящее время работы и, во-вторых, вопрос: «Скажите, пожалуйста, Вы оформлены на этой работе официально, т. е. по трудовой книжке, трудовому соглашению, контракту?». Все те, кто имеет работу (включая тех, кто на момент опроса находился в различных отпусках) и не ответил утвердительно на второй вопрос, считались занятыми без трудового контракта.

Для выделения этой группы использовались два следующих вопроса: во-первых, вопрос о наличии в настоящее время работы и, во-вторых, вопрос: «Скажите, пожалуйста, в течение последних 30 дней Вы занимались (еще) какой-нибудь работой, за которую Вам заплатили или должны заплатить? Может быть, Вы сшили кому-то платье, подвезли кого-нибудь на машине, занимались репетиторством, помогли кому-то с ремонтом квартиры, машины, купили и доставили продукты, ухаживали за больными, продавали свои или купленные продукты или товары на рынке или на улице, челночили или делали что-то другое?». Все те, кто не имел постоянной работы на момент опроса и при этом ответил утвердительно на второй вопрос, считались нерегулярными работниками.

См. дискуссию о предложении труда в ситуациях с гибкими условиями занятости на примере водителей такси Нью-Йорка в работе Фарбера [Farber, 2005].

См.: Труд и занятость в России, 2011. Табл. 8.20.

Например, по кривой Лоренца для месячных заработков можно определить, какую долю суммарных заработков получают нижние 10, 20 и т. д. процентов работников. На рисунке воображаемая биссектриса, проведенная из начала координат, соответствует линии равномерного распределения. Чем дальше фактическая кривая, отстоит от биссектрисы, тем менее равномерно распределение показателя.

Коэффициент Джини равен отношению площади фигуры, ограниченной кривой Лоренца и линией равномерного распределения, и площади треугольника, лежащего ниже линии равномерного распределения.

Для декомпозиции коэффициента Джини использовалась пользовательская программа descogini.ado для пакета Stata. См. подробнее: [Lopez-Feldman, 2006].

Данный метод не применим к разложению коэффициента Джини. Энтропийные коэффициенты не имеют простой интуитивной интерпретации, поэтому они не очень полезны при описательном анализе неравенства. Однако в отличие от большинства других индексов неравенства они могут без остатка раскладываться на группы.

РМЭЗ не позволяет учесть налоги и прочие обязательные отчисления с заработной платы, которые увеличивают издержки на рабочую силу в случае формальной занятости. Поэтому мы не можем оценить ее «выгоды» работодателей с точки зрения издержек на рабочую силу.

Чтобы обеспечить сопоставимость рис. П8-8 с результатами оценивания МНК-регрессии, при декомпозиции в качестве базовых использовались коэффициенты уравнения для всей выборки, включая формальных и неформальных работников.

Подробнее о построении РФВ-регрессий и использовании их для декомпозиции неравенства см. Приложение П8.

См., например: [Bailey et al., 2012; Sakellariou, 2012; Magnani, Zhu, 2012; Daouli et al., 2013].

В расчетах использовались пользовательские программы для статистического пакета Stata – rifreg.ado и oaxaca.ado. Перевзвешивание не производилось.

Эти значения получены умножением изменения в уровне неформальной занятости (0,1) на разницу между эффектами неформальности для 5-го и 1-го децилей (0,128 – (–0,117) = 0,245) и на разницу между 9-ым и 5-ым децилями (0,236 – 0,128 = 0,108).

Суть метода декомпозиции РФВ-функций изложена в Приложении П8.

В декомпозиции Оаксаки – Блайндера эффект состава соответствует «объясненной части», а эффект отдач – «необъясненной части».

В данной главе термины «неформальная занятость» и «занятость в неформальном секторе» будут использоваться как эквивалентные.

Напомним, что имевшие нерегулярные подработки не включены в число неформально занятых, что может занижать общий уровень неформальности примерно на 5 п.п.

В 2001 г. в анкете РМЭЗ отсутствовал вопрос о неформальной занятости в компаниях/организациях, поэтому для этого года доля таких работников неизвестна.

Доля семей от общего числа семей, где есть трудоспособные взрослые.

Пропущенная категория – семьи, занятые только в формальном секторе.

Из них 9 % семей мы наблюдаем в течение всех 10 лет.

Лишь 3,7 % из них мы наблюдаем в течение всех 10 лет.

За исключением 2001 г., по которому отсутствует информация о неформальной занятости на предприятиях/в организациях.

За исключением 2001 г., по которому отсутствует информация о неформальной занятости на предприятиях/в организациях.

Заработки дефлированы к уровню 2000 г. с помощью индекса потребительских цен.

Заработки дефлированы к уровню 2000 г. с помощью индекса потребительских цен.

По данным РМЭЗ, подавляющее большинство работников формального сектора имели возможность получить на рабочем месте оплачиваемый отпуск, больничный лист, отпуск по беременности и уходу за ребенком. Среди занятых на предприятиях или в организациях неформально доля работников, имеющих доступ к этим неденежным выгодам, составляла менее 20 %.

Около 90 % семей без семейной пары и около 70 % семей с семейной парой, полностью занятых в неформальном секторе по найму, имели в своем составе лишь одного занятого. Риск потери работы для них достаточно велик, учитывая крайне низкий специфический стаж данной группы работников.

В данной главе понятия «субъективный социальный статус», «субъективное социальное положение» и «самооценки социального положения» употребляются как синонимы.

Самооценки социального статуса использовались Б. Темкиным при изучении неформальной самозанятости в Мексике [Temkin, 2009], но они не были центральной темой исследования.

Здесь важно отметить, что предложенное Максом Вебером понимание социального статуса как субъективной оценки собственного положения в иерархии престижа в определенной степени пересекается с концептом «субъективного социального статуса». Однако сторонники описываемого подхода используют понятие субъективного социального статуса в обобщенном виде – для интегрального анализа положения в социальной системе, которое не исчерпывается атрибутами престижа.

Цит. по: Маршалл Г. Из оксфордского словаря социологии // Теория социальной стратификации в западной социологии. Электронная хрестоматия / под. ред. и пер. с англ. В. И. Ильина. (http://www.socnet.narod.ru/library/authors/Ilyin/hrest/hrest-con tent.htm)

Неомарксистское понимание стратификационной схемы с исчезающими средними слоями и двумя полярными классами, антагонизм между которыми постоянно увеличивается, можно считать неким предельным вариантом данного подхода.

Формальные самозанятые были отнесены к работникам формального сектора, в каждой волне их доля в общей численности формальных работников составляла 1,3–1,9 %.

В 2001 г. вопрос о наличии письменного контракта отсутствовал в базе данных РМЭЗ – ВШЭ, поэтому соответствующая группа неформальных работников отсутствует в итоговом показателе неформальной занятости за этот год.

Точные формулировки вопросов выглядят следующим образом: «Представьте себе, пожалуйста, лестницу из 9 ступеней, где на нижней, первой, ступени стоят нищие, а на высшей, девятой – богатые. На какой из девяти ступеней находитесь сегодня Вы лично?»; «А теперь представьте себе, пожалуйста, лестницу из 9 ступеней, где на нижней ступени стоят совсем бесправные, а на высшей – те, у кого большая власть. На какой из девяти ступеней находитесь сегодня Вы лично?»; «И еще одна лестница из 9 ступеней, где на нижней ступени находятся люди, которых совсем не уважают, а на высшей – те, кого очень уважают. На какой из девяти ступеней находитесь сегодня Вы лично?»

Точные формулировки вопросов выглядят следующим образом: «Насколько Вас беспокоит то, что Вы не сможете обеспечивать себя самым необходимым в ближайшие 12 месяцев?»; «Скажите, пожалуйста, насколько Вы удовлетворены своим материальным положением в настоящее время?».

Обзор эмпирических исследований показывает, что последний показатель часто рассматривается как фактор субъективного социального статуса. Однако в рамках настоящего исследования мы предпочли использовать его наравне с другими индикаторами в качестве одной из составляющих статуса, так как изучение взаимосвязи между различными субъективными оценками сопряжено с большими смещениями из-за возможности обратного влияния.

Признавая порядковый характер зависимой переменной, мы, тем не менее, на данном этапе оценивали МНК-модели, которые используются в тех случаях, когда зависимые переменные и случайные ошибки имеют нормальное распределение (т. е. для интервальных данных). Оценивание модели на порядковых данных потенциально может приводить к получению смещенных коэффициентов. Однако в рамках настоящего анализа использование МНК-моделей было продиктовано необходимостью выявить факт наличия значимой связи между типом статуса на рынке труда и самооценками социального положения при изучении панельных данных. С учетом того, что размер выявленных эффектов был невелик, использование более корректных методов оценивания не представлялось необходимым.

В качестве самооценки здоровья использовался ответ на вопрос: «Были у Вас в течение последних 30 дней какие-либо проблемы со здоровьем?».

Показатель среднедушевого дохода домохозяйства был дефлирован при помощи региональных ИПЦ.

Несмотря на то, что формальная занятость является одним из наиболее стабильных состояний на российском рынке труда, она была выбрана в качестве отправной точки для анализа из-за того, что основной исследовательский интерес был сосредоточен на сравнении самооценок формальных и неформальных работников, а также ввиду многочисленности данной группы.

Выявленные особенности восприятия собственного социального статуса в целом согласуются с результатами анализа удовлетворенности жизнью, выполненного по сходной методологии на базе РМЭЗ – ВШЭ за аналогичный период. Оценивание моделей с фиксированными эффектами показывает, что значимых различий между самозанятыми и формальными работниками нет. Неформальные наемные работники значимо меньше удовлетворены жизнью, чем формальные, однако размер эффекта снова невелик (падение на 0,1 балла в модели для всех статусов на рынке труда и на 0,09 балла в модели для занятых). Из всех категорий неформальной занятости нерегулярные работники оказываются в наименьшей степени удовлетворены жизнью (падение на 0,2 балла при переходе из формальной занятости), а размер эффекта роднит их с экономически неактивными респондентами. При этом из всех категорий возможных состояний на рынке труда безработные оказываются наименее удовлетворены жизнью (падение на 0,4 балла при переходе из формальной занятости), что также подтверждается результатами анализа субъективного социального статуса.

Этому в немалой степени способствовал тот факт, что данные по различным группам занятости имеются практически во всех странах, что делает возможным проведение межстрановых сопоставлений, см.: [Sullivan, Smeeding, 1997].

Мы включаем Грузию в группу СНГ, хотя формально эта страна не входит в данную организацию, поскольку она не только имеет со странами СНГ общие исторические корни, но близка к ним по многим экономическим и институциональным характеристикам.

Подобная классификация была одобрена Тринадцатой международной конференцией статистиков труда МОТ (октябрь 1982 г.) с уточнениями, содержащимися в резолюции «Международная классификация статусов занятости» (ICSE-93), одобренной на Пятнадцатой конференции статистиков труда (январь 1993 г.).

Одной из трудноразрешимых проблем статистики является определение статуса человека, если он/она одновременно является самозанятым и работает по найму. Во многих западных странах (Швеция, США) присваивается тот статус занятости, который обеспечивает более высокий доход. Отметим, что подобный подход характерен и для России.

Отметим, что база данных ОЭСР по самозанятым охватывает наиболее длительный период времени – она ведется с начала 1960-х годов.

Следует учитывать, что информация по странам Латинской Америки несравнима с другими регионами, так как в этой группе стран статус занятости определяется только для жителей городских районов [ILO, 2000].

Целый ряд авторов не согласен с подобным подходом. Сельскохозяйственная самозанятость для многих стран является важным элементом рынка труда. Здесь же сосредоточена основная масса помогающих неоплачиваемых членов семьи, см.: [Parker, Robson, 2004].

Различия между предпринимателями, использующими и не использующими наемный труд, не всегда бывают четко выраженными, часть из них «мигрирует» из одной группы в другую. Международные организации (Евростат, а вслед за ним и ОЭСР) стали часто статистически объединять обе группы в одну. Так же поступают статистические ведомства в ряде восточноевропейских стран. Поэтому для некоторых стран нам не удалось выделить все основные группы самозанятых.

Наиболее подробно различия в роли двух основных групп самозанятых проанализированы в работе [Earle, Sakova, 2000].

См.: http://www.ebrd.com/pages/research/economics/data/macro.shtml

См. подробнее на сайте: www.govindicators.org.

Мы контролируем эти различия в определениях самозанятости включением соответствующей даммипеременной в правые части уравнений.