<Я не хотела вас обидеть (франц.).>. — Она увидела, как молодой человек напрягся, чтобы уловить точный смысл фразы. Он даже невольно пошевелил губами, повторяя про себя забытые правила. Анна тут же перешла на русский язык. — Я прошу прощения, и не сердитесь на меня. Это не со зла. Просто при дворе приходится постоянно быть начеку, чтобы отличить шутку от злословия и вовремя парировать. Это входит в привычку. Начинаешь сама говорить язвительно, даже с теми, кто того вовсе не заслуживает.
— А я не заслуживаю?
— Нет. Раз я согласилась встретиться с вами после вашего письма.
— Трех писем.
— Ну, неважно. Я хочу сказать, что и вы мне небезразличны.
— Боже, значит, я могу надеяться…
— На что?
— Заслужить вашу любовь.
— Это будет зависеть от вас.
— Ах, Анна Степановна, если бы вы меня научили… Почему одних любят, а других нет?
— Вы задаете мне вопрос, на который не ответил никто со времен Овидия. Тысячи лет философы бьются над разрешением этой загадки. И потому никогда не спрашивайте женщину, за что она вас любит. Довольствуйтесь ответом на вопрос: «Любите ли вы меня?».
— Мне, наверное, никогда не заслужить право задать этот вопрос вам.
— Кто предскажет полет стрелы Амура? Дерзайте… — Она хотела добавить: «Просите и дастся вам, толцети и отверзется», но не стала, ибо Васильчиков мог ее не так понять. Он уже и так, осмелев, положил руку на ее локоть и, тихонько поглаживая теплую атласную кожу, потянулся к ней губами. Господи, как ей хотелось, чтобы он проявил себя чуточку более решительно, чтобы остался у нее на ночь и она отдалась ему не по службе, а по своему желанию, которое горячило ей кровь, заставляло сильнее биться сердце и стесняло дыхание. Но тогда, она это прекрасно понимала, все будет как обычно… А этого Анна не хотела. Она взглянула на каминные часы и высвободила руку.
— Разве вы нынче не в карауле, поручик?
Васильчиков поднял на нее затуманенный взор.
— В карауле, а что?
— Но тогда вам давно пора пойти проверить посты.
— Вы меня гоните?
— Я забочусь о вашей карьере. Да и мне пора переодеться, чтобы идти в Эрмитаж.
— Аннушка, Анна Степановна, я вас умоляю, окажите мне милость и позвольте присутствовать при вашем переодевании.
Анна встала. Она чувствовала, что еще немного и она сдастся, и тогда не будет продолжения чистой любви, о которой мечталось, а все покатится по наезженной дорожке. Сдерживая себя, она сказала с иронией:
— У меня осталось десять минут. Если вам этого достаточно, то оставайтесь. Но я была бы очень разочарована… — Она подошла к молодому офицеру, положила ему руки на плечи и, прижавшись на мгновение, шепнула: — Мы встретимся, когда у меня будет свободный вечер.
— Могу ли я надеяться, что вы известите меня заранее, чтобы я мог поменяться дежурством, ежели вдруг выпадет?..
— Конечно!
Губы их слились. От Васильчикова вкусно пахло свежестью, мужчиной, желанием и еще бог знает какой смесью запахов, но все они были удивительно приятные. Тем не менее, Анна легонько подтолкнула его к двери:
— Adieu, поручик, adieu. Поверьте, мне тоже не просто наше расставание. Но — служба…
Она затворила за ним дверь и на мгновение прислонилась к ней головой. Потом встряхнула волосами и кликнула Дуняшу.
