«Неужели, — подумала про себя Анна, — ее величество вообразила, что эта преисполненная немецких добродетелей самка могла увлечься ее куртизаном?»
Фрейлина уже давно замечала, что императрица стала беспокойной, весьма деспотичной и раздражительной. Болезненно относилась к разговорам о возрасте, особенно, когда намеки касались амурных дел кого‑либо из придворных. Как‑то Роджерсон сказал Анне, что государыня жаловалась ему на бессонницу, сердцебиения и головную боль.
— Я, конечно, постарался утешить их величество, сказал, что это явления временные и скоро исчезнут.
Шотландец явно намекал на то, что здоровье Екатерины Великой уже не то, что было раньше. Может быть, в его намеке было скрыто пожелание умерить темперамент своей пациентки и он желал сделать это через статс‑фрейлину? Но этого Анна позволить себе не могла.
Между тем здоровяк Ванюша оказался настоящим bon vivant’ом <Любитель поволочиться и пожить в свое удовольствие.>. Не довольствуясь увядшими прелестями повелительницы, он пасся и на соседних лужайках. Анна не решалась докладывать и об этом.
Впрочем, скоро она заметила, что государыня, обращаясь к фавориту, время от времени недовольно поджимает губы. Раз или два перед отходом ко сну, она хотела вроде бы о чем‑то поговорить с Анной, но замолкала на полуфразе. «Неужто опять смена караула? — подумала фрейлина. — А не хочется‑то как…» Выждав день, когда, по ее расчетам, государыня должна была дать ей очередное деликатное поручение, Анна сказалась больной и укрылась в своих покоях. Тут‑то все и свершилось…
Решив в неурочное время посетить фаворита, императрица обнаружила в его спальне толстую, распутную Брюсшу. Видимо Прасковья время от времени требовала от своего протеже возвращения долга за оказанную услугу.
— Опять?!.. — воскликнула Екатерина, застигнув обоих в самый деликатный момент. Лицо ее покрылось красными пятнами, сердце забилось. Брюсша с визгом скатилась с постели, а фаворит, схватив в охапку панталоны, скрылся в соседних комнатах. Прасковья, сидя на полу и, оправляя юбки, затараторила:
— Не сердись, Катиш, я тебе все объясню… Ну, сама же понимаешь, что это просто…
— Вон!.. — Коротко приказала Екатерина. Она взяла вспотевшей ладонью трость, стоявшую в углу, огрела толстуху палкой и, не обращая внимания на ее вопли, пошла за куртизаном…
Вечером Анне доложили, что, найдя Ванюшу в дальнем покое, государыня так отходила его палкой, что любо посмотреть. Громадный кавалергард только вздрагивал да поскуливал, умоляя не лишать его расположения за дерзкий поступок.
Всезнающая Дуняша добавила:
— А когда оне уж больно сильно кричать начали, их императорское величество и скажи, мол, благодари Бога, что от моей руки порку приемлешь. Отдать бы тебя Степану Иванычу… — Анну передернуло. Горничная, внимательно наблюдавшая за нею, сразу все поняла. — Чай, поди на господина Шешковского намек давали?..
Фрейлина не ответила. О тайном застенке разжиревшего ханжи Степана Шешковского и о его подручных при Дворе ходили страшные рассказы. Рассказывали о пытках, которые там применяются. Будто есть у Степана Ивановича такой стульчик пред допросным столом, сделанный теми же мастерами, что смастерили подъемник из кухни для подачи блюд в Эрмитаже. Нажмет Степан Иванович на рычажок, и поехал стульчик вниз. Одна голова допрашиваемого над полом остается. А внизу его подручные каты со всем их арсеналом… Говорили о том за тайну, из уха в ухо. Анна еще раз вздрогнула, как от озноба, и отослала Дуняшу.
5
От ложа красавца‑кавалергарда не отлучили, но в покоях заперли накрепко. Прасковья же была изгнана из Петербурга и уехала за границу. В связи со случившимся жизнь Анны крайне осложнилась. Не отказываясь от услуг Римского‑Корсакова, императрица и ее непрерывно теребила, требуя новых любосластцев. Фрейлина сбивалась с ног. Их поиски и подготовка к предстоящей роли были утомительны, а в результате все оказывались не тем, что требовалось. Одни задерживались на два‑три дня, другие — на ночь. А бывало, что Екатерина выгоняла приглашенного уже через час или два и яростно звонила в покои фаворита, требуя его к себе…
