Анна протянула руку.
— Рада познакомиться, хотя и в несколько необычных обстоятельствах. Протасова Анна Степановна.
Зорич схватил пожалованную руку, прижал к губам.
— Без провожатого немудрено и заблудиться… — Анна заметила горящий взор майора и постаралась прикрыть ворот. — Вы, наверное, с самого начала свернули не в ту сторону и попали во фрейлинский флигель… Сейчас Дуняша вас проводит…
Офицер шаркнул ногой.
— Бесконечно вам признателен. Надеюсь когда‑нибудь доказать преданность. Спасти от разбойников или…
— Merсi bien! Я хотела бы надеяться, что сие не случится…
«Господи, — подумала она, когда за неожиданным посетителем закрылась дверь, — откуда такой bel homme <Красавец (фр.).>». Майор был действительно хорош: длинные волосы до плеч, горящий взор под густыми бровями, орлиный нос. А усы, боже мой, какие усы!.. На его атлетическую фигуру в доломане под ментиком трудно было не заглядеться. Он являл собою образец того южного обаяния, перед которым отступают даже самые упорные стоятельницы строгих нравов. К тому же был он совершенно незнаком Анне. А уж казалось бы, она наперечет должна знать всех интересных мужчин при Дворе… Размышляя, Анна чувствовала некоторое волнение. Мелькнуло сомнение: не зря ли послала Дуняшу? Может быть следовало самой пойти проводить… Но тут же одернула себя: «Статс‑фрейлина ея величества! Об чем мыслишь?..».
Вернувшись в комнату, села за прерванное письмо, но мысли были далеко, и перо не слушалось. На каминной полке звякнули часы. Анна взглянула на циферблат. Пора ложиться, завтра дежурство в Эрмитаже. И тут же снова: — «А чего же Дуняши‑то так долго нет?..». Она даже себе не хотела признаться, что ждет горничную с известиями о гусаре. А та все не возвращалась… И прошло еще немало времени, прежде чем в коридоре послышались ее торопливые шаги.
Дуняша вбежала растрепанная, шумно дыша, и сразу, чтобы не слышать упреков, затараторила:
— Не серчайте, барыня, блукала, блукала в потемках с энтим пристальцем, ну — кобель, прости Господи… Ну, кобель…
— Ай, приставал?
— Сперва все про вас спрашивал. Кто, да чо… Я, конечно дело, говорю: «Их высокопревосходительство статс‑фрейлина их императорского величества». Ну, он приосекся… А потом… Ой, барыня. Сил нету сказывать… Ровно пес голодный. Ручищи‑то, как клещи. А темно. Я говорю: «Погодите, чо делаете‑то, я ведь закричу»…
Анна нетерпеливо перебила:
— А он что?
— Он — то… Ну, кобель же!..
Дуняша подняла голову, поглядела на госпожу, и обе женщины, не сговариваясь, захохотали. Ночью Анна долго не могла уснуть. Вертелась с боку на бок. Мысли какие‑то обрывками лезли в голову. Наконец, под утро, подумав, что надо наказать Дуняше, чтобы не топила так жарко, забылась коротким сном.
9
Анна как в воду глядела, когда решила разузнать подробности о чернявом гусаре Зориче. Прежде всего родовое имя его было Неранчич и происходил он из шляхетского, но сильно обнищавшего сербского рода. Вместе с двоюродным дядею своим, премьер‑майором Максимом Зоричем, переехал в Россию, где дядя усыновил его, выхлопотал дозволение переменить фамилию и устроил в военную службу. Уже в Семилетней войне Семен Зорич показал себя отменным рубакой. Был несколько раз ранен, побывал в плену и закончил кампанию в чине поручика. Но особенно отличился он в первую турецкую войну, когда под началом генерала Штофельна, а потом и самого князя Репнина, командовал передовым отрядом. Третьего июля 1770 года после жаркого боя окруженный турками Зорич получил удар копьем, рану саблей и оказался в плену… Не сносить бы лихому гусару головы. Янычары, злые за гибель многих товарищей, единогласно требовали его смерти. Спасла его жадность военачальников. Зорич назвался капитаном‑пашой, что соответствовало у турок полному генералу. Раз генерал, значит — знатен, а коли знатен, стало быть, богат. С богатого, по азиатским обычаям, грех не взять выкуп. И пленного отправили в Константинополь, где он и просидел четыре года, деля заключение с нашим послом в Семибашенном замке. Лишь убедившись, что за самозванным капитаном‑пашой ничего нет, его обменяли на кого‑то из турецких пленников.
