Она сказала так: «И письменно, и устно
Могу я присягнуть суду любого дня,
Что овладеет мной один лишь Заратустра:
Ведь он пророк, а я — поклонница огня».
Я думал: в голове её ещё туман драм,
Тургеневский порыв, шекспировский стишок…
Я в шутку: «Как зовут, — спросил, — Вас?»
— «Саламандра!» —
И пламени язык Вселенную обжёг!
Отречься б мне, уйти, сказав: «С огнём не шутят!»,
Но любопытства бес завлёк меня в гарем…
Я прикоснулся к ней, горя священной жутью,
Но на свою беду, как видно, не сгорел…
Я был плотью и кровью, — а значит, как все.
Но в тот раз мне
Удалось миг прожить
в белой, бешеной, огненной плазме!..
Пусть я предал воздушную нашу среду,
но все прелести рая
Отдаю — за безумную страсть век гореть, не сгорая!
Пламени языки в меня жадные очи вонзали.
И как трагик на «бис»,
я всю ночь умирал в душном зале.
Зал не рукоплескал — зал тот был залом ада.
Но царила она в нём — моя Саламандра!
Что было до того — забылось, как интриги
Провинциальных дач. И, прошлое кляня,
Я понял, что теперь из тысячи религий
Я выберу одну — Религию Огня!
Мы прятались вдвоём в мартены, печи, домны…
Штыки температур оберегали дверь.
И прокляв бег минут, меня ласкал бездомный
Мои золотой мираж, мой недомашний зверь…
Вот, значит, почему, забыв несовершенство,
Мы на огонь глядим, поняв самообман:
Там, в высшей из стихий небесное блаженство
Даруют смертным Бог — и племя саламандр!
Но вот однажды мне приснился сон крамольный —
Пёс, Дева, Водолей, Полярная звезда…
Напомнили они, что где-то плещет море,
Что родина моя — воздушная среда…
Сомненье и тоска — вот отщепенца муки:
Там без неё — не жить, здесь, рядом с ней, — сгореть…
К блестящей чешуе протягиваю руки —
Но языки огня их обожгли на треть.
На смену Дням Огня явились дни другие:
Я двигаюсь, я ем… Теряю смысл команд…
Но душу жжёт не боль, а чувство ностальгии
К единственной моей — Богине Саламандр…
