— Здесь кто-то недавно был.
На песчаном берегу в беспорядке валялись набитые льдом оцинкованные ящики, банки с консервами, проржавленные предметы домашней утвари.
Большой дом, построенный в виде казачьей кибитки. Крыши и стены покрыты плотным толем, не пропускающим холода.
Обходим кругом. Сзади обнаруживаем зияющую дыру, прорубленную топором. Окна выбиты. Внутри дома — глыбы смерзшегося снега. У входной двери лежат кучи промокших кофе и чая. Визе отделился от нашей партии и побежал к магнитному павильону. Там 16 лет тому назад им была оставлена записка в банке из-под какао. Записка пропала вместе с банкой. Кто-то чуждый Северу безобразно отнесся к историческим памятникам. Бедствующие исследователи не найдут тут приюта. По распоряжению тов. Шмидта здесь были оставлены продукты. Капитан Воронин обнаружил у продовольственного склада две резные архангельские дуги. „Надо захватить их в Северный музей“, — решил он.
В сохранившуюся двуколку впряглись Визе и Лактионов:
— А ну, — дайте дорогу.
Все разбежались по острову. Я пошел с Урванцевым к подножью высокой, укатанной снегом горы Ритгофен.
С высоты 200 метров мы увидели перед собой замечательную картину. Внизу раскинулась усыпанная цветами долина, сверху сталактитами нависал лед. Мы пересекли седловину, поднялись по песчаной пирамиде и вышли к базальтовым обрывам скалы. Среди камней нашли череп белой куропатки, кости песца, а на крутом спуске обрыва — недавние следы медведя. Туман белым поясом обхватил стан горы Ритгофен. Мы с Урванцевым очутились в молочном море. Ледокол казался издали крохотным. Осторожно спустились с крутого обрыва и отправились назад. На острове, недалеко от дома, подняли флаг страны Советов.
На острове Альджере был поднят советский флаг.
Обследовав Альджер, „Седов“ пытался пробиться к земле Вильчека, где в 1898 году разыгралась мрачная северная драма: начальник экспедиции американский журналист В. Уэльман оставил в построенном им продовольственном депо двух человек. Два закаленных полярника-норвежца — Бьервиг и Бентсен, последний-участник знаменитой экспедиции Нансена на „Фраме“, остались на зимовку. В полярную ночь Бентсен занемог и 2 января скончался. Перед смертью он обратился к своему товарищу Бьервигу с просьбой не зарывать его в мерзлой земле, где он вскоре стал бы добычей песцов и медведей.
Бьервиг исполнил последнюю просьбу друга. Когда В. Уэльман на следующий год вошел в хижину, устроенную из камней и моржовых шкур, он увидел следующую картину:
На полу один подле другого лежали два спальных мешка. Один хранил следы недавнего пребывания в нем живого человека, в другом же находился труп Бентсена, смерзшийся с мешком в одно целое. Бьервиг, верный своему слову, 70 суток полярной ночи проспал рядом с останками умершего друга. Бьервиг был вполне здоров в, по выражению Уэльмана, казался „почти нормальным“. Правда, немного нервничал и жаловался на бессонницу.
К могиле Бентсена, несмотря на все попытки, „Седову“ пробиться не удалось. Австрийский пролив и пролив Марк-Гама были плотно закупорены льдом. Машины надо было беречь, еще не была выполнена вторая ответственная часть задания — достижение Северной Земли. Ледокол повернул в пролив Самойловича, между островами Рояль Сосайети и Ли-Смита, в бухту Тихую.
Погода в Арктике меняется с каждым днем, с каждым часом. Вчера густой туман мешал пробраться в пролив Аллен-Юнг, а сегодня неистовый свет низкого ночного солнца искрится по вздыбленным нагромождениям льда.
Солнечный день в Арктике для исследователей — клад. „Седов“ после исследовательского рейса входил в бухту Тихую. Домик-зимовщиков, новые пахнущие смолистым запахом радиостанция, баня, продовольственный сарай, оранжерея, мирно разгуливающие собаки-лайки — все словно наслаждалось отраженными в море лучами, и только двое зимовщиков были как-то особенно молчаливы. Начальник радио-метеорологической станции, молодой ученый, коммунист Иван Маркелович Иванов, всегда веселый, жизнерадостный, стал угрюм, тороплив, беспокоен.
Он чувствовал огромную ответственность за проведение зимовки, за жизнь людей, вверенных ему правительством союзных республик.