„Буек № 3 брошен второй советской правительственной арктической экспедицией на 77° северной широты, 48° восточной долготы с целью изучения морских течений. К нашедшему просьба сообщить в Ленинград, Фонтанка, 34, Всесоюзному Арктическому институту, указав место и время находки“.
— До свидания! Когда и где вас прибьют волны? Встретимся ли? Узнаем ли вашу судьбу?
Потянуло холодом. Члены экспедиции, укутанные в кожаные меховые пальто, подняли бельковые воротники, ждут.
Первый айсберг!.. Перед нами проплыла светло-зеленая гора льда, изглоданная волнами…
— Первый айсберг… — закричал Новицкий.
Мы столпились на носу ледокола.
— Налево, налево!
Перед нами, покачиваясь, горделиво прошла предвестница кромки льдов, светло-зеленая ледяная гора, изглоданная морскими волнами.
Море стало принимать сероватый оттенок. Молочная завеса разорвалась на клочья и, гонимая ветром, ушла к югу. Яркое солнце вновь залило палубу искрящимся светом. Подул норд-ост. На горизонте показалась узкая белая полоса ледяного неба. Мы близки к кромке льда — порогу негостеприимной Арктики.
Нудная морская болезнь, мучившая нас двое суток, забыта. Впереди — лед, там нет и не будет качки.
Вечером 22 июля за первым айсбергом потянулись навстречу мелкие льдины, принимавшие причудливые формы. Налево, где кромка льда сползала южней, они походили на лебедей, готовых каждую минуту вспорхнуть и улететь. Неудивительно, что триста с лишним лет тому назад первый полярник Вильям Баренц писал в своем дневнике:
„На горизонте показались бесчисленные стаи плавающих лебедей“.
Вслед за мелкими льдинами появились крупные. Лед становился толще, массивнее. Мелкие льдины-лебеди скрылись из виду. Вскоре пошли большие — льдинищи, переходящие в сплошные ледяные поля, на которых стояли торосы, — словно горы вздыбленного снежного сахара. Часовые Арктики, ледяные поля тесной фалангой выстроились на пути ледокола.
Какая тишина. Какой покой. Рев океана забыт. Зачарованные, всматриваемся. Льдины лучатся нежнейшими цветами: нежно-зеленым, голубым, синим, цветом купороса, темно-зеленым, фиолетовым. „Седов“ все дальше и дальше врезается в ледяную крепость.
Штурманы, сменяясь, оставляли в судовом журнале записи:
Ледокол, направляемый человеком, дробил лед, преграждавший курс на север. Тюлени, гревшиеся на солнце, испуганно шевелили усами и заплывшими от жира глазами всматривались в бесцеремонно напиравшего большого „безусого тюленя“. Они скользили ластами по льду и прятались в воду. Кромка давно позади. Впереди необозримые ледяные поля. Торосы, ропаки и заблудившиеся айсберги — точно развалины сказочного белого города.
Полночь… Незаходящее солнце высоко стоит над ледяной пустыней. На востоке показался голубой просвет неба. Там чистая вода. Слышна команда:
— Право на борт. Так держать.
— Есть — так держать.
Ледяное сало…
„Седов“ сменил курс. Впереди еще много борьбы, надо экономить силы. Разводья оказались небольшими. Снова врезаемся в лед. Ледоколу предстоит первое сражение. С каждой минутой льда становится все больше и больше. Ледокол со всех сторон окружен льдами. Кругом, куда ни взглянешь — сплошные ледяные поля. Пробьемся ли? Сумеем ли выполнить задания правительства: сменить зимовщиков на Земле Франца-Иосифа и отправиться в более ответственный рейс — к западным берегам Северной Земли? Перед отправкой из Архангельска ледокол ремонтировался нижегородской ремонтно-строительной бригадой.
— Не подвели бы нижегородцы.
„Седов“ наваливается грудью на первые гряды льда. Лед трещит, разламывается, открывая проход. Вскоре путь преградило десятиметровое поле. Матовые торосы грозно стояли перед судном.
Нам некогда ждать, пока ветры разведут льды. Там, среди неприветливых скал, за ледяными полями, торосами и айсбергами, год тому назад оставлена горсть смелых людей, которых мы обязаны сменить.
Зазвонили, затрещали сигнальные звонки. „Седова“ готовили к настоящей атаке. В судовом журнале отмечали:
„22 июля. С полуночи начал встречаться крупный битый лед с большими торосистыми полями. Пробиваемся 4 часа. Временами отходим назад и бьем с удара. За вахту прошли на два корпуса вперед“.