«Может, он говорит только на испанском, — подумала Анна, — или еще бог знает на каком языке…»
— La familia Вайнбреннер? La familia Бруннер? — подобрала она несколько слов, которым научила ее Виктория. Больше Анна в тот момент вспомнить не могла.
Тут неожиданно позади старика распахнулась дверь. Молодая угрюмая женщина схватила его за руку и втащила в темноту дома. Через секунду она уже стояла перед Анной, скрестив руки на груди.
— Чего тебе надо?
«Она из Баварии», — догадалась Анна.
— Я ищу семьи Вайнбреннеров и Бруннеров, — громко ответила девушка.
Женщина смерила ее взглядом с головы до пят.
— Они живут там, в конце улицы, — сказала она, махнув рукой, и почти в тот же миг захлопнула дверь у Анны перед носом.
Анна постояла немного, а потом отправилась дальше по узкому переулку.
Дом, на который указала женщина, был несколько больше соседних и как-то опрятнее. И все же возле двери у Анны появилось дурное предчувствие. Она помедлила, прежде чем постучать. Прошло довольно много времени, и наконец послышались шаркающие шаги. Кто-то открывал дверь. Раздались ругательства — Анна узнала голос отца. И вдруг ее охватила тоска, с которой невозможно было совладать. Слезы облегчения навернулись ей на глаза.
— Отец! — крикнула она. — Отец, это я, Анна. Открывай скорей!
Что-то заскрежетало по полу. Снова послышалось негромкое ругательство. Наконец дверь отворилась. Перед Анной возникла фигура. Девушка услышала, как ее отец вздохнул. Улыбка сияла на ее губах.
«Наконец-то я приехала, — подумала она, — наконец-то я здесь».
Потом отец выступил из темноты. И улыбка исчезла с лица Анны так же быстро, как и появилась.
Глава пятая
— Ах, Анна, его дела совсем плохи.
Уже не в первый раз мать Анны, Элизабет, воздела руки к небу. Младшая сестра, Ленхен, сидела, сгорбившись, на единственном табурете в комнате, в которой, очевидно, ютилась вся семья, и, кроме приветствия, больше не вымолвила ни слова.
Анна краем глаза наблюдала за отцом. Лицо Генриха Бруннера было очень бледным. Под глазами залегли глубокие тени. Жалкие остатки волос прилипли к грязной голове. Он отощал с тех пор, как Анна видела его в последний раз. Изношенная одежда висела на нем, как на пугале. Несмотря на то что вечер еще не наступил, отец Анны был уже заметно пьян и еле держался на ногах. От него несло пóтом и алкоголем. Казалось, что отец задремал, но вдруг он высоко вскинул голову, оглядел всех и заплетающимся языком пробормотал:
— Анна, Анна, как замечательно, что ты наконец приехала. Теперь все будет хорошо. Все будет хорошо. Моя прелестница приехала…
Анна не могла на него больше смотреть и отвернулась. Она еще раз оглядела комнату. Снаружи дом выглядел намного лучше, чем внутри. Очевидно, тут было сыро, потому что одна стена и углы покрылись плесенью. У занавешенного окна стоял грубо отесанный деревянный стол, покрытый грязной скатертью. Второе окно просто заколотили досками. У стены — сбитая из досок лавка, возле двери — ведро с водой. На плите булькал суп, такой жидкий, что почти не издавал запаха.
Анна снова взглянула на отца. Что же произошло? Мать словно отгадала ее мысли и опять заговорила:
— Земля, которую нам хотели дать, совершенно нам не подошла, Анна… А потом стало очень жарко, появились вредители… И отец не выдержал. Он сказал, что мы должны попробовать поселиться в городе, и мы переехали сюда, к Калебу. Но отец так и не нашел работу. — Мать как-то странно, с мольбой, взглянула на Анну. — Он долго искал место, но так ничего и не нашел…
«Земля нам не подошла», — звучали слова матери в ушах у Анны. Что бы это значило? Конечно, здесь не так, как дома, но это было им известно с самого начала, не правда ли? Они ведь знали, что тут придется тяжело работать.
— Ты не можешь себе даже представить, как здесь на самом деле, — продолжала мать. — Зной, пыль, животные, столько вредителей на полях… И дикари… Анна, тут все еще есть дикари, которые перерезают горло крестьянам. Там, за городом, в пампасах, вовсе не мирная жизнь. — Элизабет понизила голос: — А когда мы приехали, стояла такая жара, просто ужас. Ты не можешь себе представить. Я…
