С утра поехали в центр – Старую Гавану, Habana Vieja. Передвигались на чиненых-перечиненых “Жигулях” 1983 года, но водитель объяснил, что эти колымаги пользуются на Кубе большим спросом, потому что к ним можно достать запчасти. (О, этот соцлагерный глагол “достать” – колбасу, детскую коляску, могильную плиту!) “Дворники” работали вовсю, поскольку штормило и волны перехлестывали через парапет набережной, обдавая лобовое стекло. (Бывает, что движение по Малекону совсем перекрывают, когда волнение достигает нешуточного балла.)
Об автомобилях Гаваны говорят все – скажу и я: они того стоят. Уличное движение самое привольное – по бедности пробок нет и в помине, и транспортные раритеты можно разглядывать в свое удовольствие. Допотопные “бьюики”, “кадиллаки”, “форды” и всякое такое, как обшарпанные разноцветные рояли “стейнвей”, катят по улицам с лязгом и выхлопами. Больше похоже на карнавальную клоунаду, чем на будничную езду, особенно когда за рулем этих ископаемых невозмутимо сидят киногеничные мужики всех цветов кожи.
Как же к лицу красивым городам (а Гавана очень красива) отсутствие рекламы, когда “пластмасса” и ядовитые краски не перебивают очертаний и цвета архитектуры двух-трехвековой выдержки! (Исключения редки, мне на ум приходит только нью-йоркская Times Square, где ошеломляющее электрическое сияние доведено до особого эстетического качества.) От “луна-парка”, например, на Пушкинской площади в Москве с души воротит. Хороший вкус Гаваны, разумеется, не от хорошей жизни, но все равно хорошо. Правда, в первый день с непривычки досаждали несметные портреты Че Гевары, похожего на гиену в берете, но вскоре они примелькались.
Гавана и впрямь загляденье. Мне больше понравились не те несколько площадей, что отреставрированы и отдраены в угоду туризму: с вечными ряжеными под старину статистами для фотографирования на память и кабриолетами, а улицы позатрапезней, заплата на заплате – с облупленными колоннами и деревцами, проросшими на кровлях зданий ар-нуво и старше. Жить в этих кварталах, вероятно, не сахар, но даже во мне, дальтонике, эта нечаянная красота пробуждает трепет художника. Сходное впечатление производят старый Тбилиси, Львов, Стамбул в своей непарадной части. Элегия чистой воды, упадок, своего рода “осень”, когда процветание сменяется живописным до поры запустением. Это, скорей всего, имел в виду Ходасевич, писавший, что никогда Петербург не был так прекрасен, как во время послереволюционной разрухи.
Но надолго впасть в элегическое оцепенение не получается, потому что по Старой Гаване пробираешься, как сквозь цыганскую толпу, скажем, у Киевского вокзала: чужака преследуют ласковые, но требовательные оклики и зазывания с целью урвать с тебя хоть что – хоть сигарету.
Один из обязательных пунктов в рассказах путешественников о Кубе – красота и сговорчивость кубинок. Красоту заметил, о доступности судить не берусь: или мои застенчивые провожатые избегали злачных мест, или меня, прожившего последние десять лет на Тверской и видевшего воочию ее ночные будни, трудно удивить любовью по найму. Раз-другой на глаза попадались профессионалки, но довольно убогого вида, вроде тех же несчастных, московских. Интерес ко мне проявила лишь мулатка лет восьмидесяти: встретясь со мной взглядом, она подмигнула и развратно зачмокала губами.
С некоторых пор взяв за правило наведываться в художественные галереи незнакомых городов, будь то Пермь или Прага, я пошел в гаванскую “Коллекцию всемирного искусства”. Музей, скажем прямо, так себе, но почему-то именно на этом безрыбье две гигантские негритянки-смотрительницы ходили за мной неотступно и дышали в затылок, в то время как ни в лондонской Национальной галерее, ни в Метрополитене с их несметными и бесценными шедеврами тебя не подозревают так откровенно, хотя наверняка тоже по долгу службы не выпускают из поля зрения. Я снова же имею в виду не собственно Кубу, а социализм с его унизительными навыками: ведь на Петровке в Музее современного искусства я тоже никак не мог остаться наедине с экспонатом: рядом бдительно сопела музейная сотрудница. Именно этот “самый гуманный” общественный строй приучил своих подопечных в забвение приличий смотреть друг на друга как на отпетое жулье!
