— Зачем ругаться, теперь пойдем мой юрта бесбармак ашать. Латна?
Никодим посмотрел на Сергея.
— Некогда. Надо еще скота голов двести купить, — ответил тот. — Ярмарка на исходе.
— Вот смешной-та, — Бекмурза дружески похлопал по плечу молодого Фирсова. — Теперь ты мой тамыр — друг, зна́ком. Теперь скажи: Бекмурза, надо двести голов! Бекмурза дает. Триста — дает. Нада тышша бык — дает. Шибко хороший зна́ком. Все даем, деньги мало-мало ждем. — Сергей с Никодимом переглянулись: знакомство с Бекмурзой сулило им большие выгоды. Поняв друг друга без слов, они направились к стоянке Яманбаева. С Бекмурзой приехали на ярмарку жены — старая, высохшая, точно лимон, Зайнагарат и красавица Райса. Вокруг белой кошемной юрты хозяина, которая стояла на пригорке, полукругом были расположены жилища его людей — сакманщиков и чабанов. Жили в каждой юрте по нескольку человек. От постоянного дыма и резкого запаха слезились глаза, накожные болезни изнуряли тело: Бекмурза подчиненных не баловал.
Всходя в свою юрту, он что-то сказал сидевшей у огня Зайнагарат — та вмиг исчезла. Возле стен горкой стояли окованные жестью сундуки, поверх которых были сложены ковры и пуховые подушки. Бекмурза хлопнул в ладони. Вошла закутанная в белый платок Райса и, взглянув украдкой на гостей, поставила турсук[7] с кумысом перед хозяином.
— Большой калым платил, — показывая рукой на молодую жену, заговорил Бекмурза. — Пятьдесят баран, десять конь, три кобыл, коров-то забыл, шибко большой калым давал.
— А не ругаются они между собой? — спросил с любопытством Никодим.
— Пошто ругаться. Моя мало-мало плеткой учим, — показал он на висевшую у входа плеть. — Калым платил, тапирь хозяин. Хотим ока[8] дарим, хотим речка бросаем.
Райса молча развернула перед гостями коврик и поставила деревянные чашки.
Бекмурза несколько раз встряхнул турсук и, приложив к нему ухо, произнес:
— Добрый кумыс. Маленько пьем, потом бесбармак ашаем.
Поборов брезгливость, Сергей выпил. Через час полупьяный хозяин, обнимая Никодима, пел:
У Бекмурзы есть хороший друг
Сережка, живет он в каменной юрте
Со светлыми, как день, окнами…
— Шибко добро поем? — уставился он осоловелыми глазами на Фирсова.
— Хорошо, — махнул тот рукой и откинулся на подушки.
— Марамыш-та — шибко хорош. Пять кабак есть, моя там был.
— А ты приезжай после ярмарки дня через три в гости. У меня сестра именинница.
— Ладно, едем, — согласился Бекмурза.
В гостинице Фирсова ждала телеграмма:
«Закупай скота больше. Имею контракт с интендантством. Подыщи компаньона».
Спрятав телеграмму, Сергей поднялся с расстригой к себе в комнату.
Через несколько минут послышался осторожный стук. Круглая голова хозяина гостиницы просунулась в полуоткрытую дверь.
— Вас, Сергей, просит к себе Элеонор.
— Хорошо, приду.
— Берегись аспида и василиска в образе женщины, — погрозил пальцем Никодим и, подняв руку, продекламировал:
…Этим ядом я когда-то упивался,
И капля страсти слаще мне была,
Чем океан необозримый меда.
— Я вижу, ты не прочь в этом меду и сейчас свою бороду обмочить? — усмехнулся Сергей.
Ночью Никодим проснулся от неясного шума, который доносился из комнаты Сажней. Послышался звон разбитой посуды, падение тяжелого предмета.
Вскочив с кровати, расстрига быстро оделся и вышел в коридор.
— Так играть нечестно, — несся голос Сергея.
Приоткрыв дверь, расстрига увидел молодого Фирсова, стоявшего у стола против какого-то господина, одетого в штатское платье.
— У вас крапленые карты! Ими играют только жулики! — Сергей стукнул кулаком по столу.
— Вы пьяны, милостивый государь! — Одутловатое, с нездоровым оттенком лицо игрока приблизилось к Сергею. — Вы забыли, что находитесь в порядочном обществе, щенок!
Сергей рванул скатерть со стола и крикнул в бешенстве, заглушая грохот посуды.
— Мошенники!
В комнате поднялся невообразимый шум. Ударом кулака Сергей сшиб с ног игрока. Казачий офицер схватился за эфес шашки. К нему подскочил Никодим и рванул за темляк. Запнувшись за лежавшего на полу пьяного трагика, офицер упал. Расстрига навалился на господина с помятой физиономией и, схватив его за горло, прошипел злобно:
