В степях Зауралья - страница 147

Вздохнув, Дороня вернулся в секрет.

Предутренний туман рассеивался. Всходило солнце.

Хохлаткин с трудом открыл слипшиеся веки, зевнул:

— Тебе что, не спится? — доставая кисет с табаком, спросил он.

— На посту спать не полагается.

— Да кто к нам полезет? — продолжая скручивать цигарку, усмехнулся бандит. — Кругом трущоба. От дороги не близко, да и шлепать по болоту кому охота?

— От какой дороги? — как бы невзначай спросил Дороня.

— Ну та, от Луговой на Чалкино.

«Ага, понятно: банда находится в треугольнике Луговая — Чалкино — Трехозерки», — пронеслось в голове Дорони. Скрывая радость, он заметил равнодушно:

— Место выбрано неплохо.

— Еще бы. На случай можно дать тягу в стадушенские леса или в тургайские степи, а там — лови, свищи!

В полдень, собирая хворост, Дороня неожиданно встретил Лушу.

— А-а, толстопятовский крестник, ну, здравствуй! — женщина приветливо кивнула. Опустив вязанку, Дороня откинул упавшие на лоб волосы.

— Здравствуйте, Лукерья Егоровна.

— Ну, как? Поди, надоело тебе в лесу жить?

— Что поделаешь, если никуда не посылают.

— На заимку Толстопятова со мной поедешь?

— Куда пошлют, туда и поеду, — скрывая радость, ответил Дороня.

— Ладно. Готовься. Скажу Семену, чтоб дал тебе коня и седло. Завтра выезжаем, — сбивая нагайкой одуванчик, Луша направилась к просеке.

День для Третьякова тянулся томительно долго. К вечеру вернулся с бандой Семен. Гуси, утки и прочая живность, награбленная во время набега, пошла по рукам. Горели костры, пахло жареным мясом. Пьяные выкрики и песни не умолкали до ночи. Дороня бродил от костра к костру, прислушиваясь к гвалту. Кто-то потянул его за френч. В отсветах костра, шатаясь на нетвердых ногах, Хохлаткин заговорил заплетающимся языком:

— Друг ты на меня не сердись! Ежели я храпака задаю в секрете, не беда. Вот когда служил в германскую, не спал целые ночи напролет. А знаешь почему? Потому, что грудью защищал матушку Россею. Ранен два раза, Егория за храбрость получил и — вот тебе на, оказался в лесу. Пошто? Ударил на гулянке сельсоветчика и сдуру подался в голубую армию. Теперь — хоть песни пой, хоть волком вой. Айда, браток, ко мне: хватим по стакашку самогонки.

— Нет, я пойду отдыхать.

— Ну, черт с тобой, — Хохлаткин махнул рукой.

донесся его голос.

Дороня направился к своему шалашу.

Костры догорали. Кое-где в отсветах огня были видны фигуры бандитов, бродивших в поисках самогонки. Слышалось пьяное бормотание. Кто-то во сне злобно скрежетал зубами.

Утром Третьяков вышел из шалаша, когда лагерь еще спал. Костры потухли. Лишь чадили головешки, и едкий сизый дым струйками тянулся в сторону бора. Дороня побродил по опушке, поел ягод и вернулся в лагерь. Там уже ждал его Хохлаткин.

— Пошли, Семен Викулович к себе зовет.

Великанов сидел на пеньке перед скатертью, на которой стоял медный чайник с самогоном и порожняя кружка. Заметив Дороню с Хохлаткиным, он поднял на них тяжелый взгляд.

— Поедете сегодня с Лукерьей, а куда, она скажет. Готовьте коней. Лошадь ему дай. Оружие чтоб было в исправности, понятно?

— Так точно, — десятский вытянулся.

— Идите.

— Нет, чтоб нам по стаканчику подать, — возвращаясь обратно, ворчал Хохлаткин. — Вот как уедем, начнется опять тарарам. Погуляют без хозяйки вволю.

Дороня был погружен в свои мысли: «Сегодня я оставлю бандитский лагерь».

— Ты чего молчишь? — подтолкнул его локтем Хохлаткин. — Аль не рад поездке? Ничего, свое возьмем. Лукерья толстопятовскую заимку не минует, а там Дорофей найдет, чем угостить. — Помолчав, десятский продолжал: — Похоже, сама-то в Луговую собралась. Продотрядовцы оттуда уехали, значит, ей без опаски можно там жить. Опять начнет баб подзуживать против Советской власти. На это она мастак. А председателя совета вот где держит, — Хохлаткин сжал пальцы в кулак. — Пикнуть против не смеет, хотя и партийный. Сродственником приходится ей, — заметив недоумение Третьякова, подмигнул бандит черным глазом.

Простившись с мужем, Луша в сопровождении Дорони и Хохлаткина выехала из лагеря. Лесная тропа порой исчезала в мелком кустарнике, росшем в низинах, круто взбегала на косогоры, ныряла в балки, обходила топкие болота и, протянувшись стрелой по вырубке, обрывалась у проселочной дороги. Дороня внимательно глядел вокруг, стараясь запомнить путь. Ехавшая впереди Луша изредка перекидывалась с Хохлаткиным короткими фразами и, казалось, не обращала внимания на Дороню. На развилке она остановила коня. Занятый своими мыслями, Третьяков не заметил, как отстал.