Народимся здоровыми, розовенькими малышами, теми, на которых грех родительский не сказался. А впереди подстерегают нас боли немалые, страдания телесные, да старость безрадостная. А правильно ли?
Народимся от любви, любимые многими и всеми, в окружении добрых, заботливых лиц, а идем к черст-вости, пустоте и одиночеству. А правильно ли?
Господь Бог так ли задумал нас?
Час за часом, минута за минутой вспомнил как пережил заново день вчерашний и позавчерашний, и третий и десятый, и так до юности, детства, до чрева матери своей, до темноты утробной, пока не почуял, что растворяется, растекается в другие тела. Поpой он забывался — теpялось ощущение pеальности, тело делалось невесомым, а сознание пpогоняло каpтинки иной, не им пpожитой жизни. Степан пpобуждался и долго стpелял глазами, сообpажая, в каком он миpе. Днями шаги стаpухи либо надоедливая муха под-сказывали ему — еще жив. Ночью же pазобpаться было сложнее.
3
Сорок и еще один день пролежал он.
Муха, прилепившаяся к высохшим губам, не улетала больше, тревожимая дыханием. Старая прогнала ее, вернувшуюся вдругорядь сердито прихлопнула скомканной газетой. Муха провалилась в межзубную темноту.
С уходом последнего дыхания ощутил он необыкновенную легкость, словно многажды-много воздуш-ных шариков внутри его народились, приподняли и несут, покачивая на легких волнах. Он отдался на их волю и неизведанным блаженством наполнился сам.
"Прахом земным…"
Твари подземные окружили его, тихого. Каждый взял от него свой малый кусочек и унес в себе к себе. И становилось его меньше и меньше, а твари шли и шли, и не осталось его, телесного, совсем…
Только душа его, зависнув на распутьи, не определилась покудова — в какую сторону наипервый шаг проложить.
Твари подземные, выполняя наказ Создателя своего, собирались вместе. Каждый приносил в себе свою, подаренную посля ему частицу. И из ничего, из малой малости возрастало большее, принимало роб-кие очертания Богоподобного, вызревало по дням Им назначенным. И пришел час, и нашли его, и забрали у земли, и внесли в дом свой головою наперед и стали ждать чуда. На третий день душа его же и вошла в него, и вздохнул он, и начал новый свой долгий путь через свою жизнь, через чрево матери и семя отца, через их отцов и матерей и далее и далее к праху земному…
4
Улеты в иное измеpение становились все чаще и пpодолжительнее, каpтинки четче и pеальнее; появи-лось в них и новое — он видел себя, но не нонешнего, а давнишнего, когда он был еще не согбенным де-дом, — а тоpопким и хватким мужиком. Пуще всего сбивало его наpастающее чувство силы в pуках и ногах, до боли хотелось потянуться, pазмять задубевшие мышцы. Степан долго пеpесиливал себя, но, наконец, не удеpжался, согнул одну, втоpую ногу, pаз, еще pаз, и, оттолкнувшись pуками от боковинок гpоба, сел.
— Стаpая, собиpай-ка на стол, — весело кpикнул он. — Голоден я!
И по-молодецки легко выпpыгнул на пол.
КОРОТКИЙ РЕЙС
повесть
1
Стаял снег.
Стаял как-то вдруг — без обычной весенней распутицы. Солнце весело навалилось на высокие наметы у дворов и в палисадниках, придавило накопленные за долгую зиму кучи, они просели; и побежали по ка-навам восторженные ручейки, унося прощальные слезы зимы. Исхудавшие сугробы потемнели и ощетини-лись редкими иглами натрушенного сена, щепой и грязно-желтыми пятнами опилок; наполнили улицу пре-лыми запахами сохнущего дерева, талого навоза и чего-то непонятного. Но по запахам этим безошибочно определялось: весна!
Все дни напролет дул южный ветер. К ночи он крепчал и метался по дворам и улицам как цепной пес, неожиданно отпущенный на волю; вымораживал набухшую влагой землю и тянул на высоких нотах свою немудреную собачью песню. Лед успокаивал нетерпеливый говорок ручьев, но и под белесым панцирем угадывалось их упорное стремление поскорее слиться с большой водой мутного Урала.
По темным улочкам предутреннего городка Илья Мохов шагал на работу. Кирзовые сапоги натыкались на подстывшие лужи, давили тонкий ледок; черная вода, всхлипнув, растекалась под ногами. Илья делал шаг в сторону, пытаясь углядеть — где посуше? — но через несколько метров сапог опять с хрустом погру-жался в воду, и он, не уберегаясь более, побрел напрямки.
