Я отнюдь не имѣю склонности преувеличивать. Возможно, что въ мои воспоминанія объ этой церкви вкрались ошибки, такъ какъ я не могъ дѣлать замѣтокъ на мѣстѣ, былъ смущенъ и подавленъ всѣми этими неслыханными драгоцѣнностями; но я вполнѣ увѣренъ, что тамъ находится еще многое, о чемъ я не упомянулъ и даже, пожалуй, не видалъ. Сверкало во всѣхъ углахъ, а освѣщеніе было во многихъ мѣстахъ такъ слабо, что многія детали были для меня потеряны. Вся церковь одна сплошная, громадная драгоцѣнность. Преувеличенная отдѣлка ея впрочемъ не вездѣ отличается изяществомъ, особенно крупные, безсмысленные камни царей на стѣнѣ показались мнѣ нелѣпыми и безвкусными. Позже, когда я увидѣлъ персіянъ съ однимъ единственнымъ драгоцѣннымъ камнемъ на шапкѣ, это показалось мнѣ гораздо красивѣе.
Мы видѣли памятникъ Пушкина, посѣтили нѣсколько церквей, нѣсколько дворцовъ, сокровищницу, музеи, Третьяковскую галлерею. Мы поднимались на колокольню Ивана Великаго, четыреста пятьдесятъ лѣстничныхъ ступеней вверхъ, и смотрѣли внизъ на Москву. Лишь здѣсь можно составить понятіе о величинѣ и несравненной красотѣ этого города.
Но какъ же мала вселенная! Я нахожусь въ сердцѣ Россіи, и въ одинъ прекрасный день встрѣчаю вновь на улицѣ капитана Тавастьерна.
Часъ отъѣзда назначенъ. Было бы напрасно теперь еще выпрашивать одинъ лишній денекъ; а все-таки здѣсь можно еще многое посмотрѣть. Самъ Мольтке нѣсколько смутился въ этомъ городѣ; онъ пишетъ, что Москва — городъ, «который можно только въ мысляхъ представить себѣ, но никогда нельзя, не побывавъ здѣсь, увидѣть въ дѣйствительности». Говоря это, онъ какъ разъ стоялъ на колокольнѣ Ивана Великаго…
Я стою у дверей нашей гостиницы и осматриваю свою зеленую куртку, на которой болтается одна пуговица. Какъ разъ самая нужная пуговица, думаю я, и стараюсь оборвать ее, но дѣлаю этимъ только еще хуже. Конечно, у меня было все нужное для шитья; но въ какомъ сундукѣ запрятано все это? Вотъ въ чемъ вопросъ. Коротко сказать, я отправляюсь разыскивать портного по московскимъ улицамъ.
Я захожу дальше и дальше. Я не знаю, какъ портной называется по-русски; по-фински его зовутъ рээтэли (Räätäli), въ Финляндіи я этимъ пробавлялся цѣлый годъ, но здѣсь я ничего не знаю. Я странствую около четверти часа по улицамъ и заглядываю въ окна, не сидитъ ли гдѣ кто-нибудь и шьетъ; но счастіе мнѣ пока не благопріятствуетъ.
Подъ воротами стоитъ пожилая женщина. Я собираюсь пройти мимо, не обращая на нее вниманія, но она говоритъ что-то, присѣдаетъ и указываетъ на мою болтающуюся пуговицу. Я киваю головой: въ томъ-то и дѣло, что пуговица болтается, и я отыскиваю портного; я стараюсь знаками объяснить ей это. Женщина кланяется вновь и идетъ передо мною, все указывая мнѣ впередъ. Наконецъ женщина черезъ нѣсколько минутъ останавливается у какой-то двери. Здѣсь она мнѣ указываетъ высоко наверхъ одного дома и хочетъ уйти, при чемъ она присѣдаетъ и необыкновенно довольна всей этой исторіей. Я вынимаю изъ кармана монету, показываю ее женщинѣ и предлагаю, чтобы она поднялась со мною по лѣстницѣ. Она этого не понимаетъ, а, можетъ быть, понимаетъ превратно; словомъ, она не соглашается. Я рѣшаюсь самъ пойти впередъ, чтобы, если удастся, убѣдить ее пойти со мною, такъ какъ я вижу, что для меня совершенно немыслимо отыскать безъ ея помощи портного въ этомъ громадномъ домѣ. Я показываю ей монету, поднимаясь по лѣстницѣ и знаками приглашаю ее слѣдовать за мною. Тогда она начинаетъ смѣяться страннымъ смѣхомъ и идетъ со мною, хотя и покачиваетъ головою. Удивительная старушенція.
У первой же двери я останавливаюсь, показываю на пуговицу на моей курткѣ, затѣмъ на дверь и смотрю вопросительно. Наконецъ-то свѣтъ озаряетъ ее, и она понимаетъ, что я дѣйствительно ищу портного; она перестаетъ смѣяться, очень довольна такимъ оборотомъ дѣла, беретъ на себя руководительство и спѣшитъ передо мною вверхъ по лѣстницѣ. Она взбѣгаетъ почти на самый верхній этажъ и стучитъ въ дверь, гдѣ на карточкѣ написано нѣсколько странныхъ буквъ. Мужчина отворяетъ дверь. Женщина, смѣясь и съ цѣлымъ потокомъ словъ, передаетъ меня съ рукъ на руки; между тѣмъ мужчина стоитъ по ту сторону двери, а женщина и я по сю сторону. Когда мужчина наконецъ понимаетъ, что я вполнѣ серьезно и твердо рѣшился дать пришить себѣ пуговицу, потому что самъ я не могу добраться до своихъ швейныхъ принадлежностей, то онъ совсѣмъ растворяетъ дверь. Я даю деньги женщинѣ, она смотритъ на нихъ, присѣдая и величая меня генераломъ и княземъ. Потомъ она присѣдаетъ еще одинъ послѣдній разъ и спускается внизъ по лѣстницѣ.
