«Когда я ложусь вот так, все не так уж и плохо», – объявила я, гордясь тем, что, наконец, нашла подходящую позу.
Совершенно не впечатленные моим достижением, они лишь покачали головой и продолжили спорить, отвезти ли меня в больницу или вызвать «Скорую». «Скорая» казалась самым надежным решением, однако исключала возможность выбора больницы, в которую меня отвезут. Мне же очень хотелось поехать в свое родное учреждение. Не то чтобы я думала, что раз я там работаю, то обо мне лучше позаботятся. У нас был просто огромный штат и столько разных врачей, что вообще мало кто друг друга знал. Вместе с тем, работая последние три года там в отделении интенсивной терапии, я своими глазами видела, насколько качественный и квалифицированный медицинский уход любой сложности мы могли предоставить. Я знала, что мы способны на то, что больше нигде никому не под силу. Я нам доверяла.
Мысль оказаться в роли пациента в неизвестной мне больнице показалась слишком радикальным решением. Мне хотелось думать, что я по-прежнему хоть как-то контролирую ситуацию, хотя в душе я понимала, что все уже давно вышло из-под контроля. Просто мне казалось, что если я это признаю, то это тут же станет неопровержимым фактом… Я буду просто лежать в этой позе на диване в нашей гостиной, пока боль не пройдет.
Еще долгие годы потом я не перестану бесконечно и совершенно необоснованно проклинать тот диван. Буду говорить, что мне не по душе оранжевый оттенок его коричневой кожи, его громоздкость. Рэнди же будет всячески его защищать – он влетел ему в копеечку, да и к тому же муж специально заказал для него кожу, полагая, что она непременно должна быть именно этого оттенка коричневого. Он воспринимал мою неприязнь к дивану как обвинения в его прежней холостяцкой жизни, символом которой было обилие обитой коричневой кожей мебели. Я поняла, насколько глупо без конца выражать свою неприязнь к дивану, не объясняя, почему именно он меня так задевает, какие воспоминания он воскрешает в моей памяти. Вместо этого стала через силу пытаться смириться с ним, пока не поняла, что больше попросту не вынесу. Лишь в этом году, внезапно решив заняться перестановкой мебели, я оттащила тяжелый диван в гараж, заявив, что больше не хочу видеть его у нас дома, так как вместе с ним меня преследовали ужасные воспоминания о той ночи. Обнаружив его в гараже, Рэнди покачал головой и сказал: «Надеюсь, ты не притащила его сюда сама. – После чего добавил: – Почему ты не говорила мне, насколько сильно ты его ненавидишь?»
«Я говорила, – напомнила я ему. – Я его всегда ненавидела», – хотя это и не совсем правда. В ту самую ночь, когда я была страшно измучена болью, он принес мне столь необходимое облегчение.
Я простонала, что было интерпретировано как призыв к исполнению их плана. «Довольно. Ты не можешь вечно оставаться здесь, растянувшись на диване, – ты едешь в больницу», – сказали они по-своему сердито. Возможно, я и вовсе поняла это по взгляду одного из них. Пока они шли ко мне, чтобы помочь подняться, боль стала другой. Меня затошнило, и началась сильная рвота. Я испытала то, что другие называют «звездочками перед глазами». На деле же было такое ощущение, что я почти полностью потеряла зрение – перед глазами были лишь рябые круги света. Они появлялись и исчезали, вторя острым приступам боли, которая зарождалась у меня в правом боку, а затем отдавала полоской по всему телу. Я закрыла глаза, но все равно видела свет, словно он горел за моими закрытыми веками. Я согнулась пополам – меня все рвало, и я никак не могла встать прямо. Я уперлась руками в колени и истошно стонала. Что это было? Речи о том, чтобы ждать, уже не шло. Дана разыскала пластиковые контейнеры – как прагматично с ее стороны, – чтобы положить их на пол в машине, так как понимала, что рвота вряд ли прекратится сама собой. Я улеглась на заднее сиденье машины и больше никогда не видела этот дом.
Решив самостоятельно ехать в больницу, мы неслись на скорости сто шестьдесят километров в час, молясь о том, чтобы не опоздать. Я была уверена – внутри меня что-то лопнуло. Я не знала, указывала ли действительно боль на перфоративную язву, как я изначально предполагала, или же дело было в чем-то другом. Но вспомнила, как в мединституте нам рассказывали, что пищеварительные ферменты поджелудочной железы, вырвавшиеся на свободу, способны разъедать внутренние органы, подобно серной кислоте. Я решила, что мучительная жгучая боль, которая распространялась по телу, была следствием того, что мои органы постепенно превращаются в кашу. Я знала, что мне нужна срочная операция. У дверей отделения неотложной помощи меня водрузили на инвалидную коляску, а Рэнди предложил поставить мне на колени один из пластиковых контейнеров.
