Этот счет казался мне телеграммой из какой-то параллельной вселенной. Он напомнил мне про эту предполагаемую дату родов, про неосуществленные возможности. Она была так близко, эта наша жизнь в новом доме, в который мы еще не переехали, с аккуратно подстриженной живой изгородью, вместе с нашим ребенком. Она протекала в какой-то призрачной вселенной, в которой меня не мучила боль. В этой вселенной кресло-качалка использовалось бы для кормления ребенка грудью, а не чтобы не дать мне захлебнуться. И хотя счет и напомнил мне, что я не могла быть частью этой вселенной, он в то же время словно дал мне знать, что она была почти рядом, чтобы я могла увидеть все своими глазами. Она была так близко, что я чуть ли не могла просто помахать ей рукой с того места, на котором стояла.
Как оказалось, у каждого были определенные ожидания по поводу того, как именно будет проходить мое выздоровление. Коллеги по работе, родственники и врачи, словно сговорившись, были все как один убеждены, что заметные улучшения должны происходить чуть ли не каждый день. Их ожидания не были основаны практически ни на чем – они просто по какой-то причине думали, что «к этому времени мне должно было стать лучше».
Я не знала, что бы такого еще предпринять, чтобы ускорить свое выздоровление. Я чувствовала себя запертой в разбитом и поврежденном теле, которое было крайне неподатливым. Крупная гематома, которую было слишком опасно удалять, должна была полностью рассосаться моим организмом, что заняло у него добрые двенадцать месяцев. Боль продлилась дольше, однако уже к концу лета я решила, что пора завязать с прописанными мне наркотическими препаратами, призванными ее заглушать.
План заключался в том, чтобы постепенно снижать дозировку наркотиков. Мне составили специальный график, снабдив письменными инструкциями по безопасному отказу от них. Предполагалось, что я буду раз за разом понемногу уменьшать дозу, давая время опиоидным рецепторам моего мозга привыкнуть к отсутствию наркотика. Я принимала уменьшенную дозу морфина, который давал длительный эффект, и старалась продержаться до самого вечера, порой обходясь без дневной дозы. Проблема была в том, что главная причина моих болей – этот наполненный кровью шар, что сдавливал мои внутренние органы, – пока что оставалась без изменений. Но я хотела как можно скорее отказаться от наркотиков. Чтобы избавиться от боли, мне приходилось жертвовать ясностью мыслей, остротой внимания и своей энергией. Полностью заглушить боль мне все равно не удавалось, но при этом я постоянно туго соображала и у меня закрывались глаза. Люди перешептывались, говорили о возможной зависимости. Мои дни проходили ужасно однообразно: боль, таблетка, сон, пробуждение, боль, таблетка, сон. Я молилась о возвращении к желаемой мною жизни.
Выход пришел в виде неожиданного побочного эффекта. Я приняла свою вечернюю дозу оксикодона и закрыла глаза. Тут же я почувствовала, как будто падаю во сне. Я была уверена, что умираю. Я открыла глаза и включила прикроватную лампу. Я отчетливо видела, что со мной все в полном порядке. Я была в своей спальне, на прикроватном столике стоял стакан с водой, рядом с которым были очки и пузырьки с моими лекарствами. Я внимательно перечитала названия и дважды проверила дозировку. Я выпила четверть от своей привычной дозы, и никакой опасности это явно для меня не представляло. Я списала все на сильную усталость и решила вернуться ко сну. Я снова закрыла глаза, на этот раз оставив лампу включенной, подобно ребенку, верящему в то, что свет способен прогнать любых ночных чудовищ.
Тут же меня охватило сдавливающее чувство обреченности. Я поняла, что если засну, то меня ждет неизбежная смерть. Было такое чувство, словно мое тело на клеточном уровне каким-то непонятным образом предвидело опасность, которая оставалась для меня непонятной. Я решила не спать до самого утра и уже при свете дня во всем разобраться.
Мне не было известно про подобные дисфорические реакции на опиаты, хотя они и были описаны в медицинской литературе. Наш организм умеет не только контролировать такие бессознательные процессы, как дыхание и сердцебиение, но также и анализировать их. Опиаты замедлили мое дыхание и сердцебиение достаточно сильно, чтобы насторожить датчики моего организма. Полученные данные были интерпретированы таким образом, что вскоре я могу и вовсе перестать дышать, а мое сердце может остановиться. Это привело к генерации тревожного сигнала, который, по сути, гласил: «ТРЕВОГА. Ожидается смерть. Подробности неизвестны». Единственным моим спасением был полный отказ от лекарств.
