Даже солдат удивило поведение лейтенанта. Он прибыл к ним в часть недавно из госпиталя, впечатление создал о себе, как о человеке вялом, задумчивом. Да и внешностью был неказист: шея длинная, лицо узкое, худое, фигура нескладная. А тут откуда что взялось: властно выкинул руку вверх, голос звонкий, даже пронзительный.
Люди затихли. Они молча смотрели на Дунаева, на солдат. Но вдруг толпа раздвинулась, и перед патрульными оказался тот самый безгубый старик, который пытался заговорить с ними раньше. Трубки во рту уже не было, ее длинный чубук, засунутый за пазуху, виднелся из-под рубахи.
Старик произнес несколько слов, особенно упирая на два — «Нико Шмари», и показал на соседнюю улицу.
— Зовут куда-то, товарищ лейтенант. Пойдемте спытаем, что там случилось, — предложил Музыченко.
— Не прозевай задержанного, Плакотин! — приказал Дунаев.
— Сам не побежит — растерзают… — усмехнулся Плакотин.
За углом, в узком переулке, посреди мостовой лежал китайский мальчик лет десяти-двенадцати. Из уголков рта текла кровь. Рядом с мальчиком на корточках сидел старый китаец, по щекам его катились слезы.
— Музыченко! Бинт!
Поняв, что хочет делать Музыченко, в толпе сразу же нашлись помощники. Переговариваясь, они быстро раздели мальчика. Через толстый слой белоснежной повязки проступали темные пятна крови.
— Не жилец, товарищ лейтенант, — доложил Музыченко, закончив перевязку. — Грудь прошил, бородатый гад!
— Нико Шмари, Нико Шмари! — гневно кричали китайцы и показывали пальцами на неизвестного.
Дунаев покусывал губу: без переводчика разобраться в том, что здесь произошло, было невозможно…
Так они и явились в комендатуру: Плакотин нес мальчика, за ним шли оба старика. Музыченко и Дунаев вели задержанного.
Мальчика в санитарной машине отправили в медсанбат, а задержанного доставили к дежурному офицеру Астахову. Дунаев коротко доложил, что произошло в Фуцзядяне.
— Паренек-то жив? — спросил Астахов.
— Пока жив.
Астахов кивнул переводчику:
— Спроси задержанного, как его зовут.
На вопрос переводчика задержанный, глянув на Астахова, ответил на чистом русском языке:
— Шмарин, Николай Кузьмич.
— Русский, значит, — не удивившись, опять кивнул Астахов и начал допрос.
Дунаев вздрогнул.
Вот как! Шмарин! Может быть, однофамилец? Как он сказал? «Николай Кузьмич?» Так вот оно что — сын. Ну и встреча! Неужели тот самый Николка, которого Сергей давным-давно видел беснующимся в детской комнате громадного шмаринского дома? Он. Даже лицом похож: такое же продолговатое, нос тонкий, с горбинкой, рыжая бородка. Он! И Сергей почувствовал, как его охватывает яростное волнение.
Допрос шел своим чередом. Шмарин, избежав расправы на улице и чувствуя себя в безопасности, успокоился и нагло посматривал на офицеров. Да, он зашел в лавочку Ван Цоя купить папирос. Китайцы подумали черт знает что, пришлось бежать. Стали настигать — он выстрелил, ранил мальчика. Только и всего. Самооборона…
Потом последовали вопросы и ответы: «Где взяли пистолет?» — «Подарок». — «Кто подарил?» — «Бесполезно знать — они уже на пути в Америку». — «Почему вы отстали от них?» — «Денег не было». — «За ними вы и зашли в лавочку Ван Цоя?» — «Непонятно, капитан…» — «Все понятно — налет делали, да сорвался!» — «Чепуха! Не имеете права!»
Дунаев еле сдерживался. Гад! Еще хорохорится!.. Тридцать лет прошло с тех памятных дней. Казалось, позабылось все, а вот нет — тяжелая волна гнева поднималась из душевных глубин. Белогвардейский недобиток! Раскинул полы нарядного макинтоша и охорашивает свою бородку-эспаньолку.
— Разрешите вопрос, товарищ капитан? — обратился он к Астахову.
Тот кивнул, и Дунаев подошел к налетчику:
— Отец ваш, Кузьма Антипыч Шмарин, еще жив?
Шмарин тревожно вглядывался в лица офицеров:
— Что? Что вам от меня нужно?
— Повторяю: отец ваш еще жив?
— Откуда вам известно про моего родителя?
— Это вас не касается. Отвечайте!
— Умер.
И снова вопросы и ответы: «Когда умер?» — «Года три назад». — «Чем он здесь занимался?» — «Дело было». — «Такое же, как ваше?» — «Нет. Мануфактурное дело». — «Отчего умер?» — «Да так… Повздорил с компаньонами… Ударили подсвечником…» — «В карты играли, что ли?» — «Не помню…»
