Прикрывая глаза от низкого зимнего солнца, Джози посмотрела через реку. Статуя Свободы стояла во всей своей красе, несмотря на отсутствие привычной толпы туристов. Уж ей-то прихорашиваться было ни к чему. Медное с прозеленью одеяние трепетало на фоне нестерпимо синего неба, особенно поражала воображение нога, выступающая из-под края одежды, готовая забить гол во имя свободы в невидимые ворота. Как-то в самый разгар лета Джози уже пыталась посетить статую воинственной Амазонки — в очереди на паром надо было ждать два часа, а потом еще три на обжигающем солнце, чтобы войти в саму даму. Посему Джози оставила это свое намерение, как и прочие гиблые дела, по большей части из-за того, что устала слушать бесконечные жалобы Дэмиена. Сегодня должно было быть намного веселее.
Как только паром причалил, Мэтт потащил ее за руку.
— Давай наперегонки с япошками до самого верха? — предложил он, уже задыхаясь от ветра, и они рванули вперед японцев. Но те сорвали соревнование, направившись прямо к магазину подарков. Поэтому у памятника они очутились с большой форой и совсем одни. Вместе и сами. Джози посмотрела на Мэтта. Распахнутые полы его пальто развевались на ветру, он расплылся в своей шкодливой, как у щенка, улыбке и повел ее внутрь. Быть вместе и самим было хорошо.
Лифты до первого уровня не работали. Естественно, внизу висела предупредительная табличка, гласившая с типичным американским перегибом: «НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ПОДНЯТЬСЯ, ЕСЛИ ВЫ СТРАДАЕТЕ ГОЛОВОКРУЖЕНИЕМ, КЛАУСТРОФОБИЕЙ ИЛИ ПСИХИЧЕСКИМИ РАССТРОЙСТВАМИ». Обнадеживающе.
— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросил Мэтт.
— Я психическим расстройством не страдаю, если тебя беспокоит именно это.
Хотя ее мама и сомневалась в способности дочери рационально мыслить после того, как она вышла замуж за Дэмиена, несмотря на то что, казалось, весь цивилизованный мир хором отговаривал ее от этого поступка.
— Очень рад это слышать.
Оба взглянули на лестницу, которая тянулась за пределы бесконечности.
— Хотя, если бы мы страдали психическими заболеваниями, думаю, было бы проще.
Они еще раз взглянули вверх.
— Если ты готова, я готов.
Джози кивнула:
— Давай.
Невзирая на смутную тревогу, они начали восхождение. Джози выдохлась прежде, чем они приблизились к большому пальцу на ноге Свободы.
— Все эти вечерние занятия степ-аэробикой, на которые я угробила столько времени, ровным счетом ничего не дают, — выдохнула она.
Вдохновляло лишь то, что Мэтт, похоже, чувствовал себя не лучше; еще пару пролетов — и он дышал тяжелее, чем можно было услышать, позвонив в самую страстную службу секса по телефону.
Пока они кокетничали с подолом Свободы, лестница штопором ввинчивалась в небо. Треугольные ступеньки, вроде тех, что бывают на маяках, закручивались головокружительной спиралью, причем каждая последующая казалось более ненадежной, чем предыдущая. Сердце Джози билось глухими, тяжелыми ударами, словно исполняло тяжелый рок.
— Ты… в… порядке?.. — выдыхая каждое слово, спросил Мэтт.
Джози решительно кивнула:
— Я не для того провела пять тяжелейших лет в «Герл Гайдз»[15], чтобы сейчас отступить.
Да, прежде чем она честно отработала свой значок, были и кровь, и пот, и слезы, и даже десять попыток испечь что-нибудь путное из кулинарной смеси «Мистер Пекарь-Совершенство», после чего каждый раз приходилось прибегать к помощи «Мистера Мускула». Разве человек, прошедший такое, имеет право спасовать перед жалкой преградой на славном пути, каковой выступали узкие ступеньки коварной лестницы, ведущей в небо или… в небытие? Нет и еще раз нет. Тем более на глазах у Мэтта. В ней жил дух первопроходцев. Извечная сила женщины. Джози поглядела наверх. Она секундочку помедлила, пытаясь унять сумасшедшее сердце, что колотилось о грудную клетку, как будто норовило вырваться на свободу. О Боже!
Безжалостная лестница теперь тянулась одинаково и вверх, и вниз, и где врата рая, а где — преисподней, становилось уже все равно. Они продолжали идти вперед и вверх.
После разрыва с Дэмиеном в ней проснулась некая бесшабашность, которая всякий раз при первых признаках сомнений и раздумий тут же нашептывала ей; «А, будь что будет!» Первые ростки этой бесшабашности взошли, едва домашняя почта стала приходить на имя
