И ты не одинок. Вслед за тобой филолог Костя /он чуточку отстал от тебя,
поскольку его факультет был этажом выше/. С какой лекции удрал Костя, он сам не
знает. Около истфака вас уже ждет историк Эдик. Он смылся с лекции профессора
Толмачева, одного из самых выдающихся кретинов советской /очень богатой
кретинами/ истории. Того самого, который четвертовал Польшу на три неравные
половины. Толмачева мы все хорошо знаем. Им потчуют первокурсников на всех
гуманитарных факультетах Университета. В аудиторию Толмачев не входит, а
врывается, на бегу срывая с себя шляпу, пальто, и еще какие-то тряпки. Еще от
двери начинает истошно вопить какую-то дребедень. К примеру — такую: в то
время, как буржуазия ела цыплят, лимоны, апельсины, шпроты и прочие цитрусы,
пролетариат подыхал с голоду на баррикадах. Дорвавшись до кафедры, Толмачев
приходит в неистовую ярость. Скидывает пиджак, расстегивает галстук. Говорят,
что однажды он чуть было брюки не снял. И зовет нас спасать жизнь Карла
Либкнехта и этой, как ее Клары Цыцкин... Нет, Розы Люксембург. Толмачев —
член партии с семнадцатого года. И с тех пор играет роль пламенного
революционера.
В «Ломоносовке» нас ждет экономист Степан. Он фронтовик, прошел огни и
воды. Три ранения. Куча орденов. Нервы железные, закаленные. Но и он не может
выдержать, когда профессор Токмолаев в сотый раз начинает жевать высоты
марксисткой экономической мысли: одна сапог равен два булка... Степан на
четвереньках выползает из аудитории, послав на ... старосту, парторга, комсорга и
всех прочих. Ему можно, он — ветеран, «золотой фонд» Университета.
Для начала мы пропускаем по кружке пива. Иногда — по сто грамм водки. Но
это реже, в дни выдачи стипендии. Пропустив по кружке пива и съев по бутерброду с
икрой, мы решаем сообразить нечто более существенное. А что если?! Это идея! И
мы уже идем вверх по улице Герцена, к Никитским воротам. По пути мы покупаем
копченую треску и пару батонов хлеба. Проходя мимо консерватории, вспоминаем
Витю-пианиста. Что-то давно не видать его. Может, заболел. Или за ум взялся, к
конкурсу готовится. Он же талант, может быть даже гений. Но Витя сам увидел нас
из окна столовой и догоняет нас, едва мы миновали аптеку.
У Никитских ворот «забегаловок» не счесть. Можно остановиться тут. Но мы
наметили свой маршрут далее, к площади Восстания. Там, поблизости от площади,
есть одно из самых прекрасных мест в Москве — «Грибоедовка». Это — магазин
молдавских вин в доме, в котором жил Грибоедов. Витя, однако, уговорил нас
задержаться на несколько минут в угловом гастрономе и выпить по фужеру
«шампанского». Он как человек утонченной культуры предпочитает начинать запой
с «шампанского», постепенно«опускаясь» до пива, водки и даже денатурата. Мы
соглашаемся. Тем более платит сам Витя. Он подработал, играл на свадьбе на
баяне.
Оставшуюся часть пути до «Грибоедовки» мы бредем сначала медленно, смакуя
легкое опьянение. Шутим. Хохмим. Знаете, что сейчас идет в Большом, спрашивает
Витя. Галет Блиера «Мрасный Как». Мы смеемся. До Степана шутка не доходит:
он не знает никакого Глиера, и тем более того, что он сочинил балет «Красный
Мак». Потом Витя говорит, что у них в консерватории только один профессор живет
с женщиной, это — Варвара Дурова. До Степана опять не доходит, и ему
приходится пояснять, что в сфере музыки принято мужчинам сожительствовать с
мужчинами, а женщинам с женщинами. Педерасты, что ли, спросил Степан. Ну так
бы и сказали. А при чем тут эта баба?
Чем ближе «Грибоедовка», тем быстрее наше движение. Садовое кольцо мы
пробегаем уже на полной скорости. Впереди мчится Эдик, размахивая копченой
треской, за ним я с батонами. Мы захватываем подоконники и угловой столик.
Продавцы нас знают и встречают как своих. Особенно они любят Витю, поскольку
тот не жалеет денег и никогда не берет сдачу.
В один из таких заходов к нам и присоединился Он. Мы сначала встретили его в
штыки и хотели отшить. Но он внес свой помятый рубль и остался. После третьего
стакана, когда на столе остались только шкура и скелет от копченой трески, он
прочитал нам:
