— И что тебе сказали в совете?
— В следующем году. — Его слова отдавали горечью. — Сказали, что помогут, но в следующем году.
Захватчики не станут ждать, пока совет выберет удобное для войны время. Она задумалась, далеко ли от них этот Эпплби.
— Почему не сейчас?
— Потому что сейчас у них нет денег, и скоро зима, а зима не лучший сезон для военной кампании. Были еще какие-то отговорки, да я не запомнил.
Ни ее сестра — тоже незаконнорожденная дочь усопшего короля, — ни зять не уважали нынешнее правительство, но держали язык за зубами. Было опасно ссориться с королем, пусть он и был не таким хитрым и коварным, как его предшественник.
— Тогда почему ты едешь в Кембридж? — Разве мужчина не должен мчаться во весь опор на защиту родного дома?
— Там протирает штаны парламент, почему же еще, — ответил он таким тоном, словно даже ребенок мог бы самостоятельно прийти к этому логичному и простому выводу.
— Знаешь ли, я не умею читать мысли. — Иметь дело с парламентом, судя по опыту ее семьи, было во сто крат хуже, чем с королем, но она благоразумно придержала эту мысль при себе. — Ты что, заседаешь в Палате общин?
Кто он, этот северянин? Менестрель или законник?
— Нет, но мне надо переговорить с теми, кто заседает.
— А что король? Он тоже в Кембридже?
— Прибудет через две недели, — ответил Дункан.
— Я слышал, он статен и пригож лицом.
— Наверное, ты слыхал это от девок. Но соглашусь, со стороны он и впрямь выглядит по-королевски в своих раззолоченных нарядах.
Она была уверена, что узнает короля с первого взгляда. В том, что они увидятся, раз уж он приезжает в Кембридж, Джейн даже не сомневалась.
Дальше они ехали молча. Разговор больше не отвлекал ее. Широкая спина Дункана загораживала ее от горячего летнего ветра, и все равно всем телом она ощущала жар. Он шел откуда-то изнутри.
Никогда еще она не находилась так близко от мужчины, и вдобавок от такого — родом из северных приграничных земель. Десятки вопросов рвались у нее с языка. Северяне, если верить слухам, были звероподобными варварами, но этот… Этот был не такой.
— Расскажи мне о своем родном крае, — в конце концов попросила она. Когда еще выпадет случай удовлетворить свое любопытство.
Некоторое время он молчал, потом произнес:
— Там горы, много гор. Спорю, ты-то в горах никогда не бывал.
Она покачала головой, хоть со спины он и не мог этого видеть.
— Нет.
— Видел бы ты наши холмы, скалы, ручьи… Душа так и поет, когда смотришь.
Холмы и ручьи? Не похоже на холодную и мрачную обитель Люцифера, каким она рисовала север в своем воображении.
— Тебе там нравится?
— Земля говорит со мной.
— Ну прямо поэзия, — не удержалась она и закусила губу, испугавшись, что задела его. Но он, кивнув, безо всякого стыда подтвердил:
— Земля и есть поэзия.
Непривычно было слышать столь возвышенные речи от простолюдина. И все же, только дикари могли добровольно поселиться на неприветливом севере, да еще и превозносить его.
— Но увы, мне давно нет там места. — Он передернул плечами, будто прогоняя неприятные мысли. — Ну, а ты откуда будешь, парень? Выкладывай, не ломайся.
Она пожевала губу, сочиняя ответ.
— Ну? — Он оглянулся через плечо.
Сначала правда, потом немного лжи — и правдоподобная версия готова.
— Родился я в Эссексе, но жил под Бедфордом. У дяди. — Эти края наверняка незнакомы ее попутчику, поэтому он не поймает ее на лжи. — С тех пор, как мои родители умерли.
Не желая распространяться о своей семье, она без колебаний сделала из себя сироту и приготовилась выслушать соболезнования. Никаких особенных угрызений совести она не испытывала. В конце концов, ее отец и впрямь умер. Но Дункан вместо сочувственных ахов и охов только коротко буркнул, что ему жаль. Между ними опять повисло молчание. Похоже, мужчины не склонны к праздной болтовне.
— А в Кембридж я иду, чтобы изучать право. А после буду служить королю, — наконец прервала она паузу, заодно рассчитывая произвести впечатление на этого дикаря, который, верно, и читать не умеет.
— Ишь ты. — Дикарь, как ни странно, оказался нисколько не впечатлен. Неожиданно знающим тоном он осведомился: — И где же ты учился?
