— Не допускает их сюда сила Божия, — заметил Валентин, обращаясь к Эстер.
Они все вместе, окруженные толпой детей, сидели на вершине горы. Эстер передала свежие новости о том, что делается в мире. Лидия слушала радостно. Ее душа были поглощена рассветом вечного будущего. Валентин расспрашивал. А там, в мире преходящего, подводились последние итоги. Антиоховцы свирепствовали. Христиан хватали и казнили. Покончили земную жизнь епископы Августин и Викентий… Оба пали на постах своих. Викентий был схвачен на собрании своей паствы, которой внушал крепко стоять за веру. Августин разносил пищу больным христианам; сыщики подсмотрели это и, заподозрив в нем христианина, захватили, даже не подозревая важности своей добычи. Он, конечно, отказался идти к статуе, сам объявил, кто он такой, и был тут же убит. Викентия препроводили в тюрьму и там казнили. Но Папа и Патриарх здравствовали. Они решили оставаться при своей пастве в Иерусалиме и там ожидать пришествия Господа. Борух и Марк без устали вели проповедь. Юсуф, по кончине Августина, уехал к отцу и матери, и вел проповедь среди арабов. Измаил Эфенди и Сеитов приняли христианство. Вообще магометане крестятся в большом числе. По их вероучению, на Страшном Суде — судить будет Иисус Христос, и множество арабов, татар и турок торопятся явиться перед ним христианами.
— Значит Страшного Суда начинают бояться больше, чем Антиоха, — заметил Валентин. — Тоже — признак времени. Ну а что же партизаны?
Партизаны по большей части стягиваются к Армагеддону, чтобы там сразиться с Антихристом. Но им нельзя совершенно покинуть христиан без помощи. А между тем и их поглощает мысль о Страшном Суде. Прежде все это представлялось как будто все еще отдаленно, а теперь всех охватывает предчувствие последнего конца, в сравнении с которым земная борьба кажется мелочной.
— И знаешь, Лидия, — прибавила Эстер с нервной дрожью, — мне самой ужасно страшно. Как подумаешь: загорится весь мир, небеса сольются. А впереди течет огненная река, и сядет Судия, который знает каждое движение твоего сердца… Умереть со страха можно…
— Милая моя, — сказала Лидия, обнимая ее, — разве ты не веришь в милость нашего Спасителя?
— Верю, верю, а все-таки сердце замирает. Уже и теперь какие страхи пришлось пережить. В Иерусалиме земля раскололась на три часта, по городу почти нет сообщения. И по другим городам, говорят, землетрясение наделало таких же ужасов. Я не знала, как вырваться. Снизу земля разверзается, сверху бьет град… А у вас тут как будто не заметно разрушений.
— Ах, Эстер, здесь жизнь совсем особенная. Она почти не земная. Но мне трудно выразить тебе…
Лидия смолкла, словно ища ответа во внутреннем созерцании.
— Да, — сказал Валентин, — тут жизнь именно почти уже не земная. Точно видишь необыкновенный сон. Побудете здесь — сами заметите. Так и кажется, что тут законы мира материального уже уступают место законам духовным. Прежде не было ничего подобного. Обратите внимание, вон взбирается на скалы старик: как легко он движется, как будто не чувствует тяжести, словно всплывает вверх. Видели Вы уже игры детей? Это что-то грациозно воздушное, как будто ангелы летают. Да они и видят ангелов. Раз как-то я услыхал их крики: «Ангел, ангел пришел», и дети закружились в быстром хороводе. Я всеми силами всматривался, и даже заметил, — не глазами, а каким-то внутренним ощущением — как будто светлое пятно, около которого кружились дети. Спрашиваю: «С кем вы играете?» — «Ангел пришел, вон он». «Какой же он?» — спрашиваю. — «Да как всегда бывают ангелы, смотрите». Но я ничего не видал, а дети чувствуют. Они рассказывают, какие чудные райские песни поют им ангелы… Лидия тоже видит это и слышит. Она любит слушать ангельские песни.
— Лидия, — прервала Эстер, — неужто ты слышишь?
— Да, я часто слушаю…
— И хорошо?
— Век бы слушала. Я пробовала подпевать, но не выходит ничего. Воздух не передает этих звуков: они особенные.
— А ангелы какие?
— Милая, как я тебе скажу? Они не в телесном виде. Вот сама как-нибудь увидишь — будешь знать. Не спрашивай: я не умею рассказать.
