— Доброе утро! Подвезите человека в город!
Люди потеснились, старика посадили в кибитку. Кто-то спросил:
— Вы родом из Коцка?
— Почти, — улыбнулся старик. — То есть родился я в Праге, но живу в Коцке больше сорока лет.
— Сколько же вам лет, дедушка? — потянул его за рукав какой-то молодой человек.
— А зачем тебе знать? — обиделся было старик, но тут же смягчился: — Скажу честно, я сам не знаю! Когда я служил у Берека[31] под Прагой, мне сравнялось как раз шестнадцать, а это было… Сейчас… Было в пятьсот пятьдесят четвертом году[32]. Ну, сосчитайте! — улыбался старик, показывая два уцелевших зуба, торчавших, как вилы.
— Вам уже около восьмидесяти, — произнес кто-то.
— Вы неверно сосчитали, дяденька! — улыбнулся старик. — Я старше!
— Конечно, конечно, — вмешался Шмуэл, — этому человеку больше восьмидесяти.
— Молодой человек угадал, — покачал головой старик. — В первый день Швуэс[33] мне пошел восемьдесят первый год.
Лошади выехали на шоссе, рванули кибитку и с грохотом повезли ее вперед. Кибитка стонала, ее колеса со скрипом терлись о несмазанные оси.
Мордхе внимательно посмотрел на человека, принимавшего участие в битве под Прагой, и придвинулся к нему поближе, но растерялся, не зная, о чем спросить.
Не раз слышал Мордхе от своего отца, что их родственник, Шлойма из Збиткова, платил тогда казакам серебряный рубль за каждого убитого еврея и золотую трехрублевку за живого.
— Вы действительно служили у Берека Иоселевича? — заговорил вдруг хасид, все время лежавший на своем мешке. — У того самого, который похоронен за Коцком?
— Да, да… — Старик вынул табакерку, основательно затянулся, чихнул себе в бороду и передал табакерку другим. — У этого самого, у Иоселевича, я и служил.
— И была действительно бойня, да? — Хасид сдвинул набок бархатную шапку. — Ведь говорили, что ужасная бойня… Я, конечно, точно не знаю, но, кажется, весь еврейский полк был уничтожен…
— Правда, правда. — Старик показал рукой на деревянную ногу: — Тогда я и ногу потерял!
— В самом деле? Ай, ай! — Старые хасиды с удивлением смотрели на протез, будто он приобрел теперь особое значение.
Старик задумался и вздохнул:
— Эх, давно, давно все это происходило…
— А он действительно был — как его звали, Берек, кажется? — опять спросил хасид в сдвинутой шапке, — такой великий вождь? Должно быть, большого ума был человек. Шутка ли — руководить войском! Это ведь трудное дело!
— Он был грешник, — бросил кто-то. — Он открыто осквернял субботу.
— Ты не достоин говорить о нем! — загорячился старик. — Кто ты такой, деланный праведник, который ни о ком, кроме себя, не думает? Вспомни лучше о собственных грехах!
— Даже в Йом Кипур он дрался, — отозвался кто-то еще.
— И пусть! — Со злости старик поднял свою деревянную ногу вверх, как бы замахиваясь на хасида. — Реб Меирл разрешил ему. Если не знаешь, так молчи!
— Только не ссорьтесь, только не ссорьтесь! — начал Шмуэл успокаивать старика.
— Кто ссорится? — еще громче закричал старик. — Я не люблю, когда человек говорит про то, чего сам не знает.
Мордхе вынул бутылку подслащенной водки, поднес старику, тот потянул из нее, разом оставив меньше половины, согрелся и оживился.
— Как он говорил с вами, Берек, по-еврейски? — спросил Мордхе.
— О чем вы спрашиваете? Конечно, по-еврейски! — улыбался старик. — Я ясно помню, как если бы это сейчас было предо мною. Когда он сидел на белой лошади, он выглядел царем. А усы у него были… Не один поляк ему завидовал: без преувеличения можно сказать, они ему до плеча едва не доставали.
— Пожилые люди тоже служили в полку? — поинтересовался Мордхе.
— Пожилые? — Старик закрыл один глаз и подумал с минуту, как бы не очень понимая, о чем его спрашивают. — Мало было пожилых, все больше молодые. Но нашему полку стыдиться не приходилось. Даже уланы отступали, не могли устоять перед огнем врага, а мы, евреи, лежали больше четырех недель возле старого кладбища в окопах и дали-таки противнику пороху понюхать. Правда, продержались недолго. Но если бы мы получили тогда хоть один полк в подкрепление, — старик заговорил тише, словно желая сообщить что-то секретное, — Варшава осталась бы в наших руках. Даже в Йом Кипур мы не уходили из окопов. Реб Меирл разрешил. Помню как сегодня: после чтения Кол нидрей
